Коварный обольститель

– Ну и что? Подумаешь! Хотя, как мне теперь представляется, он с самого начала не собирался делать мне предложение. Очень странно! Хотелось бы мне знать, ради чего он вообще приезжал в Остерби?

Обсуждение столь животрепещущей темы было прервано появлением Кигли, который внес в комнату тяжело нагруженный поднос. Ни полученное увечье, ни последующее опьянение отнюдь не лишили Тома аппетита, и он на время утратил интерес ко всему остальному, кроме того, что скрывалось под крышками блюд. Кигли, опустив поднос на столик у кровати, совершенно по-отечески спросил Тома, не проголодался ли он; а получив заверение в том, что юноша голоден как волк, ласково улыбнулся ему и сказал:

– Вот и славно! А теперь лежите спокойно, сэр, и позвольте мне усадить вас так, чтобы вам было сподручнее! Что же касается вас, мисс, то внизу уже разостланы скатерти и его светлость ожидает вас.

Столкнувшись с доброжелательным, но решительным повелением, Феба удалилась, пообещав Тому, в ответ на столь безапелляционное распоряжение, вернуться к нему сразу же, как покончит с ужином. А юношу вдруг охватили угрызения совести. Феба была чересчур наивной, но при этом относилась к нему как к брату, чтобы заметить двусмысленность собственного положения; он же вполне отдавал себе отчет в его неуместности и пообещал себе присматривать за ней. Сильвестр производил впечатление весьма достойного человека, однако юноша ведь совсем не знает его; с таким же успехом герцог мог оказаться закоренелым повесой, и в таком случае Фебу ждали нелегкие испытания. Она останется с ним наедине в буфетной, в то время как ее предполагаемый защитник возлежит на кровати в лучшей спальне дома, жалуясь на сломанную ногу.

У него было бы спокойнее на душе, знай он о том, что Сильвестр вовсе не вынашивал амурных планов. Герцог устал, проголодался и откровенно сожалел, что, поддавшись минутному порыву, решил остановиться в «Синем вепре». Содействие влюбленным в их тайном побеге под венец не то поведение, которое может сделать ему честь; более того, в этом случае он оказывался уязвимым для самой строгой критики, вынести которую было ничуть не легче оттого, что она будет справедливой. Когда в комнату вошла Феба, Сильвестр, нахмурившись, смотрел на огонь и, хотя при ее появлении поднял голову, чело его разгладилось отнюдь не сразу.

В его реакции она увидела осуждение собственного наряда, поскольку до сих пор была одета в шерстяное дорожное платье. Он же, напротив, сменил штаны из оленьей кожи и двубортное короткое пальто на панталоны с длиннополым сюртуком из тонкой шерстяной ткани, а на шею изящным узлом повязал свежий платок. Несмотря на то, что наряд герцога больше подошел бы для утреннего туалета, Феба вдруг ощутила себя одетой неряшливо и безвкусно. Вдобавок, к вящей своей досаде, она вдруг принялась оправдываться, пояснив ему, что не переоделась потому, что ей еще предстоит визит на конюшню.

Но он, как выяснилось, даже не обратил внимания на то, во что она одета, и ответил ей тем небрежным тоном, который неизменно вызывал у нее внутренний протест:

– Моя дорогая мисс Марлоу, не вижу причин для того, чтобы вы переодевались или еще раз навещали конюшню нынче вечером, если на то пошло!

– Я должна удостовериться в том, что Трасти не слизал мазь, – твердо ответила она. – Я не склонна полагаться на Уилла Скелинга.

– Зато вы вполне можете положиться на Кигли.

Феба не ответила, прекрасно понимая, что Кигли, у которого уже начался кашель, не должен выходить из дома, но при этом ей не хотелось и вновь затевать ссору, раз уж она собиралась отужинать в компании Сильвестра. Метнув на него неуверенный взгляд, девушка заметила, что выражение неодобрения на его лице сменилось легким изумлением. Не подозревая о том, что по ее собственному лицу можно без труда угадать, о чем она думает, и что он правильно истолковал смену выражений, промелькнувшую на нем, она, удивившись, вопросительно посмотрела на него, склонив голову к плечу.

Феба напомнила ему маленькую коричневую птичку. Рассмеявшись, он сказал:

– Вы похожи… на воробья! Да, мне понятно, какой вопрос вертится сейчас у вас на языке, но вы не знаете, стоит ли задавать его или нет. Как вам будет угодно, мисс Марлоу: перед тем как отправиться спать, я взгляну на лошадей, и, если окажется, что этот конь со столь несообразной кличкой все-таки съел мазь, я лично поставлю ему примочку на рану!

– Вы знаете, как готовить примочку из отрубей? – недоверчиво осведомилась она.

– Лучше вас, смею надеяться. Нет, вообще-то я не имею обыкновения ставить их сам, но при этом придерживаюсь той точки зрения, что настоящий мужчина должен знать больше, чем его грумы, равно как и уметь справиться с любой проблемой, возникающей на его конюшне. Когда я был совсем еще мальчишкой, ветеринар являлся одним из моих лучших друзей!

– У вас был свой собственный ветеринар? – воскликнула она, отвлекшись на мгновение. – У моего отца его нет, хотя мне всегда хотелось иметь ветеринара! Но вы ведь не можете в этом наряде ставить примочку!