Коварный обольститель

Сильвестр отправил свою карету на постоялый двор «Хафуэй-Хаус», расположенный в паре миль дальше по дороге, а Свейла оставил в «Синем вепре». Последний, обнаружив, что ему предстоит делить комнату с Кигли, равно как и столоваться на кухне, настолько оскорбился, что добрых полминуты раздумывал, а не подать ли своему благородному нанимателю прошение об отставке. Когда же ему было приказано еще и ухаживать за мистером Орде, он лишь чопорно поклонился в ответ и стал искать утешения для своего уязвленного достоинства в том, что обращался с незадачливым молодым джентльменом с чрезмерной пунктуальной вежливостью. Поэтому вскоре бедный Том принялся умолять Сильвестра поручить его попечению не столь опытного, зато куда более покладистого Уилла Скелинга. Не прошло и сорока восьми часов, как Том избавился от застенчивости в отношении Сильвестра и стал с радостью полагаться на него во всем; а спустя какой-нибудь час после этой шутливой жалобы он уже сурово выговаривал герцогу за то, что тот с чрезмерной жестокостью отреагировал на нее.

– Одному Господу известно, что вы сказали этому бедняге, но, знай я об этом заранее, ни словом бы вам не обмолвился! – заявил он. – Я готов был сквозь землю провалиться! Он явился сюда, чтобы умолять меня о прощении, поведав мне душещипательную историю о том, что в силу обстоятельств чувствует себя не в своей тарелке, и выразил надежду, что у меня не появится более повода вновь жаловаться вам! Боже! Клянусь, еще никогда в жизни мне не было так стыдно! Вы выставили меня жалким интриганом, Солфорд! Или вы пригрозили рассчитать его лишь за то, что он не хотел ухаживать за мной?

– Ты напрасно полагаешь меня настолько бесцеремонным и высокомерным, Томас. Я всего лишь спросил у него, счастлив ли он у меня на службе.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Том. – Ничего удивительного, что он выглядел как приговоренный к казни! И после этого вы еще смеете утверждать, будто вам не свойственно высокомерие! Чтоб вы знали, я

склонен полагать вас настоящим феодалом!

Его слова вызвали у Сильвестра смех.

– Что заставляет вас так думать? – спросил герцог. – Я плачу ему весьма недурное жалованье.

– Но вы же нанимали его не для того, чтобы он ухаживал за мной!

– Мой дорогой Томас, а разве у него есть иные заботы? – с некоторым даже нетерпением прервал юношу Сильвестр. – Вся его работа для меня в этой богом забытой таверне не может отнять у него более двух часов в день из двадцати четырех!

– Все так, но ведь он – ваш

камердинер, а не мой! С таким же успехом вы могли приказать ему вычистить своих лошадей или подмести пол. Ко всему прочему, вы потребовали, чтобы он поселился в одной комнате с Кигли! Послушайте, Солфорд, вы же не можете не знать, что ваш камердинер занимает намного более высокое положение, нежели ваш грум!

– Только не в моих глазах.

– Весьма вероятно, однако…

– Но довольно об этом, Томас! В моем доме существует лишь мое мнение, оно и имеет значение. Это кажется тебе средневековой дикостью? Если так полагает и Свейл, то он волен покинуть меня: он не мой раб! – Лицо герцога внезапно осветилось улыбкой. – Кигли – вот кто мой верный раб, уверяю тебя, – причем я никогда не нанимал его и никогда не смогу рассчитать. Итак, отчего ты хмуришься теперь?

– Я не хмурюсь… То есть я не могу объяснить этого, вот только мой отец всегда повторяет, что нельзя оскорблять чувства тех, кто стоит ниже тебя, и хотя мне кажется, что вы не собирались этого делать, все равно… Но я не должен так говорить! – поспешно закончил Том.

– Ну, ты ведь сказал то, что хотел, не так ли? – мягко возразил Сильвестр, однако улыбка на его губах стала напряженной.

– Прошу простить меня, сэр!

Сильвестр оставил слова юноши без ответа и лишь задумчиво произнес:

– Знакомство с тобой и мисс Марлоу, полагаю, пойдет мне на пользу. У меня обнаружилась масса недостатков, о которых я даже не подозревал!

– Не знаю, что еще нужно сделать, чтобы вы простили меня, – чопорно пробормотал Том.

– Ровным счетом ничего! Разве что ты намерен научить меня, как обращаться с моими собственными слугами? – Герцог умолк, но, видя, что Том, плотно сжав губы, с вызовом уставился на него, быстро сказал:

– О нет! Что за ужасные вещи я говорю! Прости меня: я совсем не имел их в виду!

Не было никакой возможности противиться этому увещевающему тону или смягчившемуся выражению лица, этакой смеси раскаяния с лукавством, сменившей гримасу разгневанного сатира. Том явственно ощутил тонкую стену невидимого льда, которой отгородился от него Сильвестр; она раздражала его, но тут же растаяла, и он обнаружил, что уже не сердится, а бормочет, запинаясь:

– Ерунда! Кроме того, у меня нет никакого права критиковать вас! Особенно, – наивно добавил он, – когда вы были так дьявольски добры ко мне!

– Вздор!

– Нет, нисколько. Более того…