Коварство и честь

«Добрая душа, — говорилось в послании, — сжалилась надо мной. В гостинице для меня не нашлось комнаты, и она предложила переночевать в ее коттедже неподалеку. Не знаю точно, где он находится. Я договорилась с владельцем гостиницы, чтобы он позволил вам остаться в той маленькой комнате, где мы нашли друг друга и где стены будут шептать вам обо мне. Доброй ночи, возлюбленный! Завтра вы уедете в Лондон вместе с де Сервалями. Я последую туда позже. Так будет лучше. В Лондоне вы найдете меня в доме мадам де Нефшато, приятельницы моего отца, которая живет в номере пятьдесят четыре на Сохо-сквер. Она предлагала мне гостеприимство еще в те дни, когда я думала, что приеду в Лондон ради удовольствия. Думаю, она примет меня и сейчас, нищую изгнанницу. Приезжайте ко мне туда. До тех пор сердце мое будет жить воспоминанием о вашем поцелуе.

Тереза».

Время от времени Бертран прижимал листок к губам. Даже в самых безумных мечтах он не надеялся на такое. Даже в первые дни безоглядной влюбленности не испытывал подобного блаженства.

Письмо он спрятал на груди, потому что был безмерно счастлив и ощущал, будто парит в воздухе. Море, окружающий пейзаж больше не выглядели серыми и унылыми. Это Англия, земля свободы, земля, где он вновь обрел любимую. Ах, таинственный Алый Первоцвет, горящий жаждой мести против Терезы за грехи, которых она не совершала, на самом деле оказал Бертрану и ей бесценную услугу. В Париже Тереза, окруженная могущественными поклонниками, казалась такой же далекой, как звезды. Но здесь она была бедной и одинокой, бездомной беженкой, как и он сам, и поэтому инстинктивно обратилась к верному возлюбленному, который с радостью умрет ради ее счастья.

Бертран просто не мог оставаться в комнате. Он жаждал открытых пространств, моря, гор, чистого воздуха, которым сейчас дышит она.

Схватив шляпу, он вышел из дома. Судомойка, занятая своим делом, улыбнулась ему, но он пробежал мимо, крича от радости. Он ни разу не подумал о Регине, о ее нежном, любящем, тосковавшем по нему и его любви сердце. Она была прошлым, унылым, жалким прошлым, в котором он погибал от одиночества, не зная, какой удивительной может быть жизнь. Каким золотым — будущее. Каким розовым может быть дальний горизонт.

К тому времени как он добрался до гавани, солнце поднялось во всем своем великолепии. На фоне ярко-голубого неба на утреннем ветерке мягко покачивался грациозный силуэт шхуны. Поднятые паруса поблескивали, как распростертые золотистые крылья. Бертран проводил суденышко взглядом, думая об Алом Первоцвете и страшной мести, которую тот вершил против его возлюбленной. Ярость, овладевшая его душой, на миг затмила красоту утра и великолепие неба.

Жестом, характерным для его крови и расы, он поднял кулак и погрозил удалявшейся шхуне.

Глава 19 Встреча

Для Маргариты этот прекрасный майский день, как и множество других, таких же счастливых и чудесных, закончился слишком быстро. И думать об этих блаженных часах означало лелеять печаль, тревогу, страстную неприязнь в сочетании с таким же страстным восприятием неизбежного. Близкие подруги часто гадали, как удается Маргарите Блейкни выносить напряжение этих постоянных прощаний. Каждый раз, когда она на рассвете обнимала человека, которого боготворит, чувствуя, что, возможно, в последний раз смотрит в эти дорогие, лениво смеющиеся глаза, ей казалось, что на земле нет человека несчастнее, чем она.

Но потом приходилось выносить эти жуткие полчаса, пока она стояла на причале — и его поцелуи все еще горели у нее на губах, веках, шее — и наблюдала, как крошечная точка исчезает на горизонте, оставляя ее одинокой и покинутой.

А потом… долгие часы и дни, пока он был далеко, а ей полагалось улыбаться, смеяться и делать вид, будто она ничего не знает о муже, если не считать того, что он светский мотылек, любимец салонов, щеголь, не отличающийся большим умом, чьи частые отсутствия объяснялись охотой на оленей в Шотландии или рыбалкой на Твиде… всем, что могло бы пустить пыль в глаза модной толпе, неотъемлемой частью которой были супруги Блейкни.

— Сэра Перси сегодня нет с вами, леди Блейкни?

— Со мной? Боже, конечно, нет! Я не видела его целых три недели.

— Ах он бесстыдник!