Коварство и честь

«Мой Бертран! Жак едет во Францию. Ничто не может его удержать. Он твердит, что это его долг. Думаю, он безумен, и его поступок убьет матушку. Поэтому я еду с ним. Возможно, в Дувре мои слезы и уговоры возымеют действие. Если же он будет упорствовать, я по крайней мере смогу приглядеть за ним и постараюсь удержать от самоубийственных поступков. Через час мы уезжаем экипажем до Дувра. Прощайте, любимый, и простите за то, что доставила вам столько тревог. Но я чувствую, что Жак нуждается во мне больше, чем вы».

После подписи Регины шло еще несколько строчек:

«Я предупредила маму, что хозяйка посылает меня в провинцию с платьями для богатой клиентки и что Жак взял несколько дней отпуска на работе и едет со мной, поскольку я уверена, что деревенский воздух будет ему полезен. Матушка будет удивлена и, конечно, обижена тем, что Жак с ней не попрощался. Но лучше, если она не узнает всей правды сразу. Если мы не вернемся в Дувр через неделю, придется вам осторожно сообщить ей новости».

Пока Маргарита читала письмо, Бертран опустился на скамью и закрыл лицо руками. Он выглядел таким несчастным и одиноким, что она почувствовала укол раскаяния за то, что все это время сомневалась в его любви к Регине. Она почти с нежностью положила руку ему на плечо.

— Но почему вы пришли ко мне? Что я могу сделать?

— Дайте мне совет, миледи! Я так беспомощен! У меня нет друзей. Когда я получил письмо, сначала никак не мог собраться с мыслями. Видите ли, Регина и Жак уехали только сегодня утром, лондонским дилижансом, задолго до того, как я прочитал ее послание. Я подумал, вы скажете мне, что делать, как перехватить их. Регина любит меня, о, она меня любит! Бросившись к ее ногам, я сумею вернуть любимую! Ведь они меченые, эти двое! Стоит им ступить на парижские улицы, их узнают, арестуют, и… о Господи, помилуй нас всех!

— Вы думаете, что сможете убедить Регину, месье Монкриф?

— Совершенно уверен, — кивнул тот. — А вы, миледи? Регина так почитает вас!

— Но что делать с мальчиком… Жаком?

— Он всего лишь ребенок и поддался порыву. Я всегда имел над ним огромную власть. Жак не подумал о матери, но если бы подумал…

Маргарита поспешно поднялась.

— Хорошо. Мы едем вместе и посмотрим, что можно будет сделать с этими упрямцами.

Бертран ахнул от удивления. Лицо озарилось надеждой. Он смотрел на прекрасную женщину, как молящийся на божество.

— Вы, миледи? — пробормотал он. — Вы… действительно… хотите мне помочь?

Маргарита улыбнулась:

— Разумеется. Я прикажу подать экипаж. Мы поедем немедленно. Сменим лошадей в Мейдстоне и легко доберемся до Дувра к вечеру, до прибытия дилижанса. В любом случае я знаю в Дувре всех влиятельных лиц. Мы легко найдем беглецов.

— Вы ангел, миледи, — пробормотал Бертран, не знающий, как еще выразить свою благодарность.

— Вы готовы ехать? — осведомилась Маргарита, мягко прерывая поток восхвалений.

Он, конечно, был без шляпы, и одежда в беспорядке, но подобные пустяки в этот момент ничего не значили. Слуги Маргариты привыкли к внезапным приездам и отъездам своей госпожи в Дувр, Бат и неизвестно куда; часто решения принимались в последнюю минуту.

Вскоре экипаж уже стоял у ворот. Горничные упаковали немногочисленные вещи, Маргарита сменила модное платье на дорожный костюм, и менее чем через полчаса после появления Бертрана Монкрифа в доме они уже сидели в экипаже. Кучер щелкнул кнутом, форейтор прыгнул в седло, слуги выстроились на крыльце, провожая взглядами карету, которая вскоре исчезла за поворотом в облаке пыли.

Бертран Монкриф, расстроенный, погруженный в собственные мысли, почти все время молчал. Маргарита, которой всегда было о чем подумать, тоже не слишком стремилась завести разговор. Ей было очень жаль молодого человека, который, по-видимому, терзался раскаянием. Его отношение к невесте и членам ее семьи, должно быть, до некоторой степени стало причиной случившегося. Холодность и отчуждение с его стороны дали толчок желанию Регины излить на кого-то любовь и жажду самопожертвования. Видимо, именно поэтому она решила помочь младшему брату. Маргарита жалела молодого глупца с экзальтированным темпераментом, горевшего жаждой саморазрушения, бесплодной и бессмысленной. Но благородная душа Маргариты терзалась жалостью к Регине де Серваль, девушке, которой, казалось, самой судьбой были предназначены печаль и разочарования, хотя природа и одарила ее чрезвычайно добрым сердцем, правда при этом лишив способности привлекать к себе внимание и любовь. Она боготворила Бертрана Монкрифа, преклонялась перед матерью, братом, сестрой. Каждый из них полагался на нее, нес к ней беды и трудности, но им никогда не приходило в голову ответить ей тем же, дать что-то взамен — любовь, заботу, нежность…