Коварство, или Тайна дома с мезонином

Сама Тина переживала свалившуюся на нее бездетность очень остро. Как будто горе какое поселилось в ней неизбывное. Не было – и пришло вдруг… Ей даже в голосе мужа, старательно ее успокаивающего, слышались все время нотки недоумения, будто и сам он в происходящее с ней не поверил. А порой даже казаться стало, что она и физически ощущает некую ущербность свою, как видимый глазу недуг или увечье. И сердце никак, ну никак не хотело принимать в себя это горе. Сопротивлялось, и все тут. Как это такое может быть – детей у нее не будет? Нет, не принимают этого известия ни душа, ни сердце. Хотя врач-светило сказал: прими… Что ж делать, в те времена медицинским светилам только и оставалось, что руками разводить да слова всякие сердобольно-правильные говорить в таких случаях. Не было у светил тогда ни опыта мирового в этом тонком деле, ни знаний. Это сейчас способов всяких родить ребенка имеется великое множество – только пожелай. А тогда – нет. Кроме общеизвестного – никаких особых вариантов. Хоть голову о стенку от горя разбей…

Однако вскоре Тинино горе отошло на второй план, отодвинула его туда прилетевшая из Белоречья срочная телеграмма – отец умер. Тина полетела на похороны одна, Антон в тот день как на грех в больницу с пневмонией слег. С замиранием сердца открыла калитку, вошла во двор родного дома и не успела даже опомниться, как с крыльца на шею ей бросилась заплаканная Мисюсь в черном платочке, обхватила ее крепко за плечи сильными руками. Тина и не узнала бы ее вот так, сразу, встреть где-нибудь на улице, – сформировалась как-то вдруг, за короткий после их последней встречи период из неказистой прыгучей девчонки лебедь белая, стопроцентная красавица блондинка с тонкой розовой, не по-деревенски прозрачной кожей, стройными крепкими ножками да гибкой талией. Такое бывает иногда с сельскими девчонками. Какой-то то ли ветер особый подует, то ли организм вдруг спохватится, и нате вам – готовая красавица вылупилась. А глаза, глаза какие у юной Мисюсь образовались! Тоже, как и у Тины, зеленые, да только не наивными круглыми блюдцами распахнутые миру, а по-лисьи хитро к вискам будто специально подтянутые. Не девка, а красота неописуемая. И откуда только что взялось…

За время, проведенное в грустных похоронных хлопотах, Мисюсь от Тины ни на шаг не отошла. Все лепилась-ластилась к ней – то за плечи обнимет, то за руку схватит, а то просто носом в плечо уткнется и сидит рядом, замерев. Тина не возражала, конечно же, потому что и сама скучала по сестренке сильно, да и горе общее их сразу сблизило.

Отца они похоронили достойно, с почестями. Все, считай, Белоречье в той похоронной процессии оказалось. Любили его люди, уважали за мастеровитость да спокойный складный характер. Да и впрямь – безотказный был во всех делах мужик. Все умел. И печку сложить, и технику починить, и другую какую работу сделать. И детей, считай, один поднял. Только вот с младшей дочкой, все говорили с сочувствием, не очень у него заладилось. Совсем девчонка непонятная характером получилась – ни в кого пошла. Что ей надо – сама не поймет. Ни на работу какую, ни на учебу толку нет. С трудом только десятилетку и одолела.

– Тин, возьми меня с собой, а? – проговорила жалобно Мисюсь, когда разошлись с поминок последние гости. – Ну что я тут буду с ними делать, Тин? Видишь, как они меня не любят? Я не хочу с ними жить! Светка ведь беременная, знаешь… Она вреднючая такая, мы с ней не ладим никак! А родит, так вообще меня из дома выгонит! Куда я пойду, Тин? Лишняя я тут…

– Света беременная? Что, правда? – откликнулась Тина, изо всех сил пытаясь завуалировать положенной для такой новости радостью скрытую от посторонних глаз боль. – А не видно совсем…

– Да у нее срок маленький! Они с Алешкой еще никому не говорят, сглазить боятся. Ей ведь врачи не разрешают рожать, у нее сердце больное. А Алешка ее уговорил… Я сама третьего дня случайно услышала, как они у себя в комнате шептались. Ну, Тин… И правда, возьми меня с собой! Я же им тут мешать только буду, сама понимаешь! Он и так над Светкой трясется, прямо и сказать ей ничего нельзя! А потом, как родит, вообще меня загоняет! А школу я почти закончила, через неделю выпускной…

– Конечно, Мисюсь. Конечно же, поедем со мной. Чего ты меня уговариваешь-то? Я и сама так решила, когда сюда еще ехала. Я думаю, и муж мой против не будет…

Антон встречал их на вокзале. С цветами. Похудевший после болезни, в строгом костюме, в черном галстуке, с широчайшей улыбкой на бледном благородном лице. Бросился к Тине с объятиями-поцелуями, нежно потряс тоненькую Мисюськину ручку в знак знакомства. Повел к оставленному на привокзальной площади «Москвичу», распахнул перед дамами дверцы… Глядя на сестру, робко-неловко забирающуюся на заднее сиденье, Тина вспомнила и себя, молодую студенточку, такую же на первых порах неуклюжую в отношении всех этих городских прелестей, и улыбнулась грустно. Ничего-ничего, Мисюська очень сметливая девочка, она побыстрее, чем сестра, здесь пообтешется, всему научится…