Разговор с Ахмедом был не из приятных. Мы гуляли на нашем пустыре, играли с собаками, только вот он был каким-то холодным, а я глупо улыбалась. А потом он спросил, как его зовут. Вот так, в лоб, без каких-либо подготовок. Я не ответила. Ну, точнее, ответила, но все это было похоже на какой-то детский лепет. Зачем-то принялась убеждать его, что он думает глупости, что у меня никого нет, что просто у меня подростковый кризис и из-за этого нестабильный эмоциональный фон (это мама папе утром объясняла про Славку — моего среднего братца: мол, он потому такой дурной, что в нем еще гормоны играют). Ахмед вроде бы поверил… Вроде бы… Настроение испортилось. Но я действительно не понимала, что со мной. Я улыбалась, а на душе скреблись кошки, что-то внутри завязывалось узлом, стягивая все до боли, до крика на весь мир, но при этом хотелось прыгать от счастья и танцевать. Еще звонила Лариса, спрашивала, почему я пропустила тренировку. И надо же было это сделать при Ахмеде. Мне кажется, он слышал, как я выкручивалась… Между нами, я совершенно не умею врать. Точка говорит, что у меня все на лице написано. Какое-то ужасное состояние — я из-за Матвея вру всем: подружкам, парню, родителям. От этого некомфортно. Ужасно некомфортно.
Мы дошли до моего подъезда. Я нерешительно остановилась на ступенях и стала почти одного с ним роста. Ахмед внимательно смотрел на меня. Я не выдержала его взгляда, отвернулась.
— Пойду я, мне еще уроки делать…
На самом деле у меня очень замерзли ноги — гулять в короткой юбке оказалось в высшей степени непрактично, — но уходить почему-то не хотелось.
— Давай, — бросил он, развернулся и пошагал прочь, свистнув собаке. Мартин радостно понесся на детскую площадку.
Я недоуменно смотрела, как пятнистая куртка скрылась за голыми кустами. Одна моя половина кричала, что надо бежать за ним и остановить, что он уходит навсегда, а другая нашептывала, что теперь проблема решилась сама собой, не надо будет ему врать. Я несильно стукнулась головой о стену — как же все плохо, что делать, как быть?
— Еще раз треснись, как-то ты любя, — хохотнул Славка, жертва гормональной активности.
— Пошел к черту, — огрызнулась я, загоняя собак в подъезд.
Ферри ломанулся вперед, но Лорд тут же хватанул его за лапы и злобно рыкнул. В другой день меня бы это повеселило, сейчас я кое-как сдержалась, чтобы не наподдать злобному пекинесу. Славка смеялся.
— Слушай, ты, эмоционально неустойчивая личность, скажи мне, как мужчина, вы вообще чувствуете, что у женщины появился другой?
Слава привалился плечом к стене и глянул на меня, как Ленин на буржуазию.
— Да у тебя на морде написано во-о-о-о-о-о-от, — он расставил руки, — такими буквами: «Я по уши влюбилась!»
— Че, правда? — напряглась я. Мы сели в лифт и поехали на свой этаж.
— Чистейшая.
— Черт… — нахмурилась. — А что делать?
— В смысле «что делать»?
— Ну, мне просто нравится один парень, но я еще не понимаю наших отношений. А Ахмед… Как ты думаешь, он меня любит?
Славка задумался, наморщив лоб, а потом совершенно серьезным тоном произнес:
— Не любит.
У меня в душе все оборвалось.
— Если бы он тебя любил, то никогда бы не подарил собаку. А то вот теперь мучайся с ним. — Слава взглядом указал вниз, где Феррик активно пытался развязать его шнурки.
— Ферр, фу, — строго прикрикнула я на щенка. — Идиот, — проворчала, демонстративно задев брата плечом, когда выходила из лифта. — Вот почему ты не можешь нормально ответить на вопрос? Хлебом тебя не корми, дай поиздеваться…
— А я не ем хлеб, — хихикал он.
— Оно и видно, — съехидничала я.