Ковбои и индейцы

— Ну, представь себе маленький цветок, ну да, я имею в виду такой маленький цветочек, сечешь, едрен батон? Ладно, я хочу сказать — заткнись, Мария, — я хочу сказать, почему, ешь твою мышь, он вообще должен существовать? Маленький дурацкий паршивый цветочек, от которого никакой пользы? В этом же нет смысла, верно?

— Оч' просто. — Эдди отхлебнул из стакана. — Эволюция.

— Какая, к чертовой матери, эволюция? — фыркнул Кит. — Засунь ее себе в задницу, Эдди. Это потому, что Бог его создал и посадил, сечешь? Всё для чего-то нужно, едрен батон.

— Парни, парни, парни, парни, парни, парни, — сказал Майлз, — парни, пожалуйста…

— Отвянь ты, — оборвал его Кит, — и дай мне еще один такой, с бумажными зонтиками.

У Эдди возникло ощущение, что в мозгах потихоньку назревает взрыв.

— Нет, Кит, послушай, — возразил он, залпом опрокинув «Костолома Рэмбо», — ты должен понять, парень, понимаешь…

Он вытер губы тыльной стороной руки. Ему было тепло и весело, он чувствовал глубокое удовлетворение; вдобавок он только что заметил, какие замечательные у Кита глаза — голубые, до странности добрые, честные, просто замечательные глаза.

— Я хочу сказать, парень, я люблю тебя и хочу, чтобы ты понял правду.

Ошеломленный, покрасневший Кит заметил, что рука Эдди вцепилась в лацкан его пиджака.

— Ты должен понять, Кит, должен освободиться, черт возьми. Я имею в виду — настроиться на реальность, понимаешь, о чем я? Слушай, ты когда-нибудь читал Китса? Или Уильяма Блейка?

— Он прав, — вздохнул Джонни К., поджав губы, скорбно кивая и безрадостно прихлебывая «Космическое оружие». — Он чертовски прав…

Эдди обнял Кита за плечи.

— Отвали, придурок, — предостерегающе буркнул Кит. Эдди рассмеялся и ткнул его кулаком в грудь. Потом высыпал на мокрый стол содержимое спичечного коробка и принялся рассказывать о жизни и деятельности Дарвина, меж тем как Кит с искренним рвением расправлялся с большой порцией «Ручной смеси».

Три «Французских письма», один «Свали меня» и половина «Ради бога, выпори меня» не помогли — Эдди ничего не добился. Кит начал злиться. Мрачно приканчивая большими глотками «Смесь Боллока», он принялся стучать кулаком по столу.

— Бог есть, ешь твою мышь, и мне начхать на то, что ты там несешь про каких-то биглей[31], придурок.

— Знаешь, — сказал Эдди, — Иисус был хороший человек, но всего лишь пророк.

— Что вы там про оброк? — встрепенулся Майлз.

— Не трогай Иисуса, — предупредил Кит, погрозив Эдди пальцем. — Я серьезно, Эдди, шутки шутками, но не трогай.

— На земле мир, и в человеках благоволение, — икнул, Джонни К., из носа у него потекла розовая жидкость.

— Бога нет! — рявкнул Эдди, глотая горький двойной «Раздразни его». — Все это полная хренотень, пропаганда для крестьян, и ты это знаешь, Кит. Ты чего крутишь, парень? А ну давай, колись. Может, рекламу делаешь Папе Римскому, черт подери, а?

Кит допил «Уныние пивовара», скрестил руки на груди, громко рыгнул, закрыл глаза и усердно закивал:

— Ну да, конечно, для всех это хорошо, только не для наших вонючих интеллигентов… я вот что хочу сказать, Эдди Вираго, или как тебя там, я — рабочий класс и горжусь этим, ешь твою мышь!

— Но, Кит, — пробормотал Джонни К., — разве последний раз ты голосовал не за тори?

— Ха! — выдохнул Эдди, чуть громче, чем следовало бы, и в горле у него булькнуло.

Майлз нервно покосился на него.

— Тебя тошнит, что ли? — поинтересовался он, прикрывая рукой свой стакан.

— И не думал даже, ты, недоносок, — пролаял Кит. — И дело не в этом. Тут речь о другом.

— Господи, — вздохнула Мария, — ты что, вправду бестолочь, Кит?

— По крайней мере, я не какая-нибудь там вонючая лесбиянка, — рявкнул Кит, — в отличие от некоторых.

Эдди обнаружил, что с трудом двигает челюстью. В животе было такое ощущение, словно он проглотил стиральную машину. Каждое слово, произносимое Китом, свистело у него в ушах, будто все они начинались на «с». Это действовало на нервы. Как и до странности неприятные, хитрые и слишком близко посаженные голубые глазки Кита. Да. Он никогда раньше этого не замечал, но так оно и было, без сомнения. Теперь Эдди видел это отчетливо. И нос у него слишком большой. Господи Иисусе, какой же мерзкий ублюдок. Таких, как Кит, думал Эдди, нужно просто ставить к стенке и расстреливать. Или забивать дубинкой.

Уши Эдди горели от ярости; он глотнул «Сведи меня с ума».

— Да, такие засранцы, как ты, и начали эту поганую гражданскую войну в Испании. Ты лично, ты, паршивый фашист. И нечего вертеть башкой. Я с тобой говорю, Адольф.

— Почему мы не можем просто любить друг друга, — всхлипнул Джонни К., — почему мы не можем…

— Какие у тебя планы на Рождество, Эд? — жизнерадостно поинтересовался Майлз.

— Отвали, реакционер, — ответил Эдди.

Внезапно уронив слезу в стакан с коктейлем «Утопи мою тоску». Кит пробормотал:

— Я же говорю о бедном маленьком младенце Иисусе, он совсем один в своих маленьких яслях, только он, да паршивые коровы, да дерьмо, да солома… Совсем один на свете. Некому о нем позаботиться. Бедный малютка.

Он шумно высморкался прямо в свой галстук, зеленый в красноватую полоску.