Ковбои и индейцы

Эдди ощупал свою руку, страдальчески закатил глаза, потом перевел взгляд на полицейского: тот стоял, поджав губы, с каменным лицом, похлопывая дубинкой по ладони, затянутой в кожаную перчатку.

— Ну ладно, — сказал полицейский. — Забудем. — Он словно размышлял о чем-то невероятно важном. И при этом слегка морщил нос.

Мокрое от слез лицо Эдди просияло, а Марион просто подхватила свой рюкзак, будто происходящее вовсе ее не касалось. Рюкзак она потащила за собой по полу, за одну из лямок зацепился пластиковый пакет. Остановившись у газетного киоска, Марион закурила; Эдди видел красный огонек, отражавшийся в стекле.

Он снова взглянул на молодого полицейского, тщетно подыскивая слова, которые разрядили бы напряжение.

— Вам бы надо к врачу, сэр. — Полицейский кивнул на изодранный и перепачканный кровью рукав Эдди.

— Да, — Эдди помассировал руку, — вы правы.

— В наше время, — со значением обронил полицейский, — никогда не знаешь, что выйдет… — Казалось, он посвящает Эдди в великую тайну.

— И снова вы правы, — согласился Эдди. — Никогда не угадаешь.

Полицейский говорил вежливо, но вежливость была деланая — вежливость учителя, который отчитывает ученика в присутствии родителей. Его акцент немного напоминал ирландский: невнятные согласные, горловые, гнусавые гласные…

— Удачи, сэр, — сказал полицейский.

— Спасибо, — ответил Эдди, — она-то мне и понадобится.

— Удача всем нужна, сэр, — сказал полицейский, — особенно в наше время.

Он улыбнулся и пожал Эдди руку. А Эдди вдруг сообразил, что этот полицейский, называвший его «сэр», был на два-три года старше него. Он заметил, что Марион глянула на них через плечо и снова отвернулась к витрине.

Эдди пошел к ней, разгоряченный, взмокший, ошарашенный. Сердце бешено колотилось, рубашка насквозь промокла от пота. На стекле белели листки объявлений, предлагавших девочек и дешевое жилье. В этом соседстве несколько странно смотрелась голубая открытка, возвещавшая: «Иисус спасет».

— Ну, — сказал Эдди, — ты довольна?

— Ради бога, не заводись, — вздохнула Марион с обреченным смирением, которое заставило Эдди поежиться. Таким тоном его мать говорила с отцом. Можно подумать, они с Марион женаты уже лет десять! Эдди почувствовал себя в ловушке.

Девушка заговорила, уставившись в пол, ругалась сквозь зубы, отрывисто, резко жестикулируя:

— Как это типично. Знают, что ты ирландец, и смотрят на тебя вполне определенным образом. Вечно одно и то же. Проклятые британские ублюдки!

— Слушай, — попросил Эдди, — остынь, ладно?

— Невиновен, пока не признан ирландцем, — продолжала она. — Ничто не меняется, верно?

— Ради Христа, — резко прервал ее Эдди, — прекрати! Говорят тебе, остынь, черт побери!

Марион наконец-то посмотрела на него. Потрясла указательным пальцем у него перед носом.

— Нечего затыкать мне рот! — прорычала она с перекошенным от ярости лицом. — Не смей говорить со мной как с ребенком, Эдди Вираго!

Уборщик остановился посреди зала, выключил свою машину, огляделся по сторонам и снял шапку.

— Послушай, — с наигранным спокойствием проговорил Эдди, — мне это ни к чему, понятно?

— Ну валяй, только не пудри мне мозги, ясно? Я прекрасно понимаю, как ты на меня смотришь. Давай валяй дальше!

— А как я на тебя смотрю? — Голос у него сорвался. — Ты вообще о чем?

— Отвали!

— Послушай, я ведь толком тебя не знаю.

— Тогда уходи, — рявкнула она, — и оставь меня в покое! Катись отсюда!

В ее голосе слышались слезы, лицо скривилось, стало почти уродливым. Только этого не хватало. Слезы всегда на него так действовали, он чувствовал себя больным, виноватым, безнадежным. Жизнь словно бы теряла смысл.

— Ну и ладно. — Эдди подхватил гитару и зашагал к стеклянным дверям.

— Вот и катись отсюда! — крикнула девушка ему вдогонку. — И пожалуйста! Убирайся!

— Ах ты, чертовка, — пробормотал Эдди себе под нос.

На улице он присел на бетонный бортик бассейна и попробовал спокойно обдумать случившееся. В грязной воде плавали пустые коробки, обертки от гамбургеров и газетные листы. Лондон пробуждался от сна. По улицам громыхали машины. Небо напоминало цветом овсянку, воздух был дымный, затхлый, какой-то спертый. Рука у Эдди болела, но рана оказалась несерьезной. Вокруг нее уже расплывался фиолетово-синий кровоподтек. Эдди вдруг пожалел эту девушку, Марион. Она просто растерялась со страху. Конечно растерялась! И вовсе не хотела грубить. С девушками нужно терпение и понимание. Нужно дать им время прийти в себя.

Эдди смотрел на длинную серую ленту Юстон-роуд. В его душе, преисполненной понимания, брезжило что-то еще, и он старательно внушал себе, что это не чувство одиночества.

Когда он вернулся в зал ожидания, девушка сидела за столиком в «Макдональдсе» и спокойно ела, будто ничего не произошло. Она едва заметила подошедшего Эдди. Минуту спустя предложила ему съесть картошку, пока не остыла. Так Эдди и поступил. Марион угостила его чашкой горячего кофе.