Ковчег

Молодой человек с длинными вьющимися волосами, в коричневых кожаных штанах и белой навыпуск рубахе качнулся и, чтобы не рухнуть на пол, поскорее добрался до кресла. Безвольно болтающаяся рука сжимала бутылку с недопитым ликером, язык устало облизывал чувственно слепленные губы. Глаза сбились в кучу. Парень был безнадежно пьян.

— Вы кто? Что вам нужно?! — повторил Занудин, на этот раз пытаясь вложить в интонацию побольше угрозы (Занудин лег в постель без нижнего белья и теперь не решался покидать своего укрытия).

— Джин. Джин Маррисон, — устало представился незваный гость.

— Что мне с вашего имени?! Зачем вы сюда ввалились посреди ночи, вот что меня интересует? Вы пьяны!

— Ха-ха-ха-ха, — рассмеялся Маррисон, закидывая голову. — Конечно, я пьян. Естественно, я пьян. Ясная хрень — я пьян! — Человек перевел свой сонно-тоскливый взгляд на Занудина. — Ну а вы что же, мистер Сосунок, разве не будете задавать мне своих дурацких вопросов?

Занудин был подавлен и молчал. Он и раньше никогда не умел найти общего языка с перебравшими алкоголя индивидуумами, и такие люди его даже пугали (если только он сам не пребывал в «соответствующей кондиции»).

Маррисон отвернулся от Занудина.

— Вечно молодой с очень странной судьбой, ха-ха-ха, — забормотал он, прикладываясь губами к бутылочному горлышку и посмеиваясь, — вроде об этом я говорил… слушайте тогда вы, мистер, пока я в настроении… Конечно, это была красивая сказка о Новом Мире. Если бы ангелы не становились чертями, когда им этого вдруг хотелось, а Дионис, бог перевоплощения, бог музыки и танца, не переломал бы себе ноги после очередной обкурки, упав с облака на грешную землю, ха-ха-ха. Ну а если серьезно… Да, Новый Мир. Только уберите из него саморазрушение. Впрочем, убрать саморазрушение — то же, что кастрировать саму человеческую суть… Излишества? В них нет ничего плохого. Дорога излишеств приводит в храм мудрости, говорил старина Вилли Блейд. Кислота одурманила много голов, но только тех, кто подсознательно желал уподобиться зверью. Цель истинно ищущих была в обострении сознания, а не в уходе от реальности. Цель была в расширении рамок мышления. Языческое неистовство! Рок-н-ролл! Священное вдохновение! Сознательно приводимые в беспорядок чувства — и как награда, надежда на открывающиеся пути познания неизвестного. Для истинно, истинно ищущих! Но… все это превращается в пошлость в момент большого потрясения. И тогда становится ясно: все, что ни делается в мире, для одного — унять скуку. Разве и вы не этим же занимаетесь?..

Маррисон бросил на Занудина выворачивающий наизнанку взгляд полный презрения, сделал очередной глоток и продолжил:

— Нет, все понятно. Спектакль жизни и смерти. Одни — зрители, другие — актеры. Иногда они меняются местами. Как вы и я. Но и те и другие, ха-ха, мучаются вместе… Что я скажу о себе? Такую судьбу, как оказалось, подспудно хотели повторить еще тысячи, десятки тысяч, а может, сотни тысяч молодых бунтарей. Правильно. Похвально. Особенно когда в двадцать пять — ты импотент, а в двадцать семь — труп, захлебнувшийся в собственной блевотине. Что может быть уморительнее, правда?

И Маррисон вновь залился смехом. Смех так ему не шел, словно только сейчас, впервые, он и научился этим выражающим веселье нелепым звукам.

— Знаете что! Лишите человека разума и потребности поиска — и вы получите свой долбаный Новый Мир — красивую, блестящую фальшивку! Остальное, я полагаю, можно оставить…

Последняя капля ликера стекла в рот Маррисона, губы его скривились, и отброшенная бутылка вдребезги разбилась о ребро книжного стеллажа.

— Да что вы вытворяете, в конце концов?! — не выдержал Занудин, в чем мать родила выскакивая из постели.

На лице пьяного Маррисона выступила краска смущения. Он виновато развел руками и громко икнул.

— А где Музыкант? Я ведь, кажется, пошел искать Музыканта… — залепетал Маррисон.

— Так вы — товарищ Музыканта? Увы и ах, его тут нет! Если бы вы так не набрались, то давно бы уже заметили, что здесь только я со своими голыми, прошу прощения, мудями, мечтающий об одном: остаться наконец в одиночестве и заснуть! Спасибо за ваши бредни, которые я выслушиваю четверть часа кряду, но теперь с меня довольно, ступайте!

Занудин ловко ухватил длинноволосого гостя в подмышках и поволок к выходу из комнаты.

— Мистер Сосунок, щекотно же! — хихикал и кривлялся Маррисон.

— Почему я, к чертям собачьим, сосунок-то?!

Выбравшись в полумрак коридора, Занудин и Маррисон нос к носу столкнулись с Музыкантом. Тот оказался не намного трезвее своего заплутавшего друга.

Музыкант на секунду задержал взгляд на межбедерной поросли Занудина, затем перевел глаза на Маррисона.

— Ты где, Маррисон, лазаешь, в натуре?! Я тебя везде обыскался.

— Отстань.

Музыкант вновь скользнул взглядом по мужскому достоинству Занудина.

— А ты чего, Занудин, без «всего»?

— Как чего?! Потому что…

— Ладно, не мое дело!.. Пошли, Маррисон. Время. Тебе возвращаться пора.

Оба, шатаясь и поддерживая друг друга, удалились в комнату Музыканта.