Ковчег

– Никогда не встречал ничего подобного… – признался Бриан.

– Моли судьбу, чтобы не встретить и впредь, – сухо посоветовала та, которую воин уважительно именовал Матерью. – Обычно Невидимая Смерть особенно сильна там, где от земли или предметов исходит бледный, неживой свет, а по ночам, в темноте, над такими местами блуждает по воздуху жидкий огонь.

Чьи-то сухие, чуть шершавые, теплые ладони легли на лоб Рогмана.

– Сожалею, Бриан, но он едва ли протянет год, может, два… – Мать Цветов со вздохом отняла ладони от покрытого испариной лба. – Потом его кровь станет жидкой и белой, превратится в сукровицу. Мои травы бессильны перед этим недугом. Они могут лишь оттянуть, отсрочить смерть, но не предотвратить ее…

…Сознание плавало где-то на пороге бытия. Оно и не прояснялось и не исчезало совсем. Смутные голоса да ощущение от прикосновения сухих теплых ладоней – вот все, что он чувствовал.

Они же справедливо полагали, что измученный юноша лежит в глубоком беспамятстве, иначе навряд ли стали бы говорить о неизлечимости его болезни так откровенно…

Рогман выслушал свой приговор почти равнодушно. Он знал, что Сумеречная Зона не отпустит его просто так за Перевал Тьмы. Те светящиеся бугры источали, оказывается, Невидимую Смерть – об этом ему следовало догадаться. И останки, по которым он, полуживой от ломки, полз к старинной баррикаде, не являлись телами павших бойцов – это глупые дикие приходили к сияющим буграм молить о чем-то своем, сокровенном, породивших их Падших Богов и умирали, медленно, страшно, но все равно шли к смертному капищу… Что просили они у Падших, наивно принимая за их знамение равнодушное к жизни бледное зарево? Лучшей доли для себя? Решения каких-то сиюминутных проблем?

Этого он не знал. Да и не все ли равно?

Почему-то Рогману казалось, что нет. Далеко не все равно. Это могло показаться смешным… или страшным? Но, именно выслушав свой приговор, он впервые подумал о диких как о разумных существах. Впервые он допустил мысль о том, что у других тоже существуют свои горести и радости. Просто они… они… иные?

А как же тогда пауки и их симбионты? И к какой категории жизни причислить тех существ, которых он встретил в разрушенном Городе этнамов?!

«Рогман, – спрашивал его робкий внутренний голос, – куда же девалась твоя ненависть? Где твоя озлобленность против Мира? Что ты утратил под ярким светом Плодородной Равнины, когда смотрел на тела ненавистных Хозяев Жизни, втоптанных проснувшейся силой твоих предков в грязь полей? Или эти ненормальные перемены в твоей душе случились позже, когда, уже ощутив разгорающийся внутри жар, ты полз по ледяным камням у вершин Перевала Тьмы? Что ты утратил, Рогман?!»

Он знал ответ на заданный самому себе вопрос.

Он утратил ненависть. А любви у него никогда не было, и Мир вокруг внезапно выцвел, потерял все свои тона. Ради чего жить, когда негаданно свершилась месть, потом сбылась Мечта, и оказалось, что на ее место пришла пустота?!

Глава 7 Две души

Бриан оказался прав – Рогман полюбил желтое тусклое солнце, которое каждое утро вставало багряным шаром за крайними домами небольшого укрепленного поселка. Оно ползло в небесах, постепенно теряя свой утренний румянец, становясь песочно-желтого цвета, и его ласковые, теплые лучи обнимали медленно поправлявшегося блайтера, ласкали, словно пытались воздать за все годы, проведенные им под землей.

Он еще не мог спокойно, без головокружения смотреть на горизонт и потому старался задерживать взгляд на близких предметах, таких, например, как бревенчатая стена дома или земля под ногами…

Просыпаясь рано утром, Рогман выходил в сад, что заботливо содержала в образцовом порядке Мать Цветов, невысокая темноволосая женщина преклонных лет, местная целительница и знахарка.

С людьми, населявшими поселок, он почти не общался. Во-первых, новые слова, хоть и отыскивали свой смысл в глубинах его разума, но упрямый язык не хотел изгибаться нужным образом, чтобы произносить звуки чужой речи. Во-вторых, его болезнь являлась диковинкой в этих краях, и народ не очень-то спешил тесно знакомиться с изможденным юношей, которого привез Бриан. По поводу его происхождения все сходились в одном мнении: Рогман, несомненно, являлся человеком. Скорее всего в младенческом возрасте его украли зеленые или дроны. Как он оказался в страшном рабстве, в глуби проклятых, полных разной нечисти подземелий, оставалось только гадать. Да и рассказам Бриана о нетопыре и странном обмене памятью, который приключился со странником во время сна, не очень-то верили. Вслух, конечно, никто не выказывал сомнений по поводу правдивости признанного воина, но в душе каждый считал, что разум Бриана помутил призрак убитого им двалга, – думать так было проще и понятнее.

Удивительно, но Рогман не страдал от образовавшегося вокруг вакуума. Несколько месяцев назад он бы с ума сошел от радости, увидев подле себя живого человека, больше того, он мечтал об этом страшном, сладком мгновении, когда он обретет родственную кровь, племя…