Ковчег 47 Либра

Послеполуденные грозы над предгорьями почти прекратились — прохладные леса не давали развиться мощным восходящим потокам. Теперь там нередко шли долгие моросящие дожди. Капли, соскальзывая с листьев деревьев, падали на прошлогоднюю листву. В распадке, где раньше по голому граниту после ливней неслись потоки, теперь журчал вечный прозрачный ручей.

Уже никогда круговорот воды на Селине не будет холостым! Любой дождь здесь напоит хоть одно живое создание. Трава, деревья, живность, кишащая в опавшей листве, — все это неистребимо, пока светит 47 Либра!

Новый мир был уже по-своему прекрасен. Может, на этом стоило остановиться? Предоставить ожившую планету самой себе. Не гнать время, спрессовывая его в сотни тысяч раз. Куда спешить? Может быть, эти черви своим чередом породят позвоночных, а там, глядишь… Да и цель гонки, человек, еще какой фактор риска! Что он тут может натворить…

Но, увы, этот мир не воспринимал себя. Когда мы говорим «мир прекрасен», мы подразумеваем зрителя. Пусть даже не умеющего описать его словами, но хотя бы способного часами любоваться видом долины, лежа на краю обрыва, положив голову на лапы, или озирать пойму реки, паря в восходящем потоке. Или радоваться взошедшему солнцу, выпрыгнув из воды, прокрутившись веретеном над волнами.

Программа не предусматривала остановки, следуя Постулату цели: «Как можно больше разумных существ должно увидеть и воспринять этот прекрасный мир». Да и земля материков была готова к большему и будто ждала чего-то. Кто-то должен пастись по этой буйной траве, подстригая и удобряя ее. Кто-то должен жить в уютном дупле старого дуба. Кто-то должен строить дома на высоком берегу у излучины реки.

Море, не отставая от суши, выбрасывало на берег то спутанные клубки ветвистых водорослей, то ленты ламинарии, демонстрируя, что оно уже совсем не бесплодное, что способно приютить не только примитивную одноклеточную жизнь и готово к большему.

А на влажных равнинах юга северного материка, в муссонном поясе Южного Меридионального и в северной части Южного Широтного материков громоздились ядовитые травянистые джунгли, где не было ни червей, ни насекомых, только жесткие стволы, стоящие и поваленные, огромные резные листья — живые и отмершие. Корни этих творений генной инженерии уходили на многие метры вниз сквозь слой мертвых спрессованных предшественников, достигая осадочных пород, — оттуда буйные растения высасывали элементы, которые не могли взять из воздуха. Ярко-зеленые листья в несколько ярусов перекрывали небо, так что на поверхности (если можно назвать поверхностью постепенный переход от живой к отжившей растительности) было темно, как в густых сумерках. Жутковатое зрелище — представьте себе плотные заросли гигантского борщевика, громоздящиеся над завалами из прошлогодних стволов и листьев. Да, главные кислородные фабрики планеты выглядели отталкивающе. Но и любоваться на них было некому — только несколько дронов за тысячи лет существования дышащих джунглей пролетели над их окраинами.

Ковчег к тому времени уснул навеки, превратившись в космический мемориал. Пока без посетителей. На его борту сохранился архив — главное о Земле, о человеке и о самом Ковчеге. Вся информация хранилась на металлических дисках, в виде достаточно крупной гравировки, чтобы не страдать от тяжелых ядер высоких энергий, оставляющих повреждения, различимые в микроскоп. Гораздо больше информации, хранимой в более уязвимом, но постоянно поддерживаемом виде, отправилось на Селину в укрытие под куполом Саркофага.

Через десять тысяч лет Гранитное Поле вновь начало оживать. Муравьи массово повалили из консервационных боксов в промзону, на пологие склоны увала, к реке, на берег моря. Гранитное Поле стало стремительно расти по всем доступным направлениям. Тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч муравьев и пауков всевозможных видов и размеров взялись за работу.

Частота рейсов воздушных шаров повысилась в несколько раз. Теперь они несли икринки рыб и земноводных, собранные в питомниках — у реки, в искусственной морской гавани. Единицы из тысяч икринок попадали в нужную среду и развивались в рыб, в лягушек — уже на воле. Кто-то из них найдет себе пару… В закрытых павильонах впервые в истории Селины зазвучали писклявые голоса птенцов, а в других — стуки, чавканье, невнятное блеяние. Из павильона в загон вывалили цыплята, следуя за муравьем в светлой перистой накидке, из другого павильона вылетела стая юных ворон, из третьего в просторный загон, озираясь, вышли телята и тут же принялись за свежую траву.