Ковчег

Ничего страшного или сногсшибательного… Он уже успел притерпеться к мысли о людях… Они есть. Они рядом. Они другие. У них свои горести, радости, свой взгляд на жизнь, своя вера. Он для них такой же чужой — найденыш, выкормыш, каким был и для сенталов…

И что дальше?!

Этот вопрос медленно разрастался в нем, тревожил, саднил душу.

Потолок Сумеречной Зоны не рухнул, Мир не перевернулся, жизнь текла мимо, следуя своим чередом…

Единственное, что по-настоящему тревожило и тяготило Рогмана, — это вопрос о том, куда делся Ушастый? Бриан утверждал, что не видел его с того момента, как храбрый нетопырь атаковал лагерь дронов, но их странный обмен мыслями, позволивший душам странника и блайтера сродниться, понять друг друга, мог быть делом только его рук…

«Он просто не выносит солнечного света… — мысленно убеждал себя Рогман, тоскуя по крылатому товарищу. — Вернулся, наверное, к малышам, к подруге…»

…Задумавшись, Рогман не услышал, как по садовой дорожке прошуршали чьи-то шаги.

Бриан присел рядом с ним на теплое от солнечных лучей крыльцо. На этот раз он был одет просто — никакой брони, только перехваченная поясом рубаха да штаны из домотканого сукна. Хмуро посмотрев на Рогмана, Бриан нагнулся, сорвал травинку и принялся сосредоточенно мочалить ее в своих крепких зубах.

— Хандришь? — наконец спросил он.

Рогман отрицательно покачал головой.

Бриан был единственным человеком, который не чурался его и мог поддерживать с блайтером сносный, понятный обоим разговор. Двалг или нетопырь — о том судить молве, — но кто-то все-таки одарил Бешеного Пса тайным знанием смысла слов лающего языка сенталов, и они с Рогманом разговаривали, каждый по-своему, и при этом отлично понимали друг друга.

— Я вижу, ты страдаешь… — вновь произнес Бриан, тщательно подбирая слова. — Тебе кажется, что люди сторонятся…

— Дело не в этом. — Рогман продолжал смотреть прямо перед собой, в землю, где муравей пытался уволочь непомерную для себя травинку. «Вот так и я, — подумалось блайтеру, — корячусь, пытаюсь унести с собой все, что накопил в душе за эти годы, а надо бы бросить, забыть…»

— А в чем? — напомнил о своем присутствии Бриан.

— Я убийца… — негромко ответил ему Рогман.

Странник вздрогнул.

— Ты что имеешь в виду?! — вдруг взъярился он, когда до него наконец дошел истинный смысл сказанного.

— Я истребил свой народ, — подтвердил Рогман ту мысль, что неприятно поразила Бриана интуитивной догадкой.

Для странника, который обладал частицей памяти блайтера, становилось очевидно, о ком говорил спасенный им из лап зверозубых воинов юноша, — нужно было лишь немного пошевелить мозгами.

— Знаешь, попадись мне этот твой Эргавс, я бы не просто убил его, — с непоколебимой убежденностью произнес Бриан, — я бы убивал его медленно. Так же, как он убивал тебя. Ты хоть понимаешь, что этот ублюдок продал тебя, человека, в рабство этой скотине Ургуну?! Они всю жизнь измывались над тобой, били, унижали, а ты готов их простить? Ты называешь их СВОИМ НАРОДОМ?! И вообще, их убил не ты! Не знаю, что за темные силы подземелий явились к Хозяевам Жизни, — последние два слова Бриан выговорил с презрительной усмешкой, — но они воздали им по заслугам!.. Они отомстили за тебя. Справедливо, заметь, отомстили!

— Эргавс был по-своему добр ко мне, — спокойно, даже несколько равнодушно ответил Рогман на пламенную речь странника, чем сильно ошарашил последнего. — Он не мог относиться ко мне иначе. Для сентала, который всю свою жизнь только и делал, что бился ради элементарного выживания, он поступал достаточно благородно.

— Ты бредишь, сэр Рогман! — запальчиво произнес Бриан, с досадой сплюнув изжеванную травинку. — Болезнь повредила твой рассудок! Если следовать твоей логике, то я должен возлюбить зверозубых подонков, которые крадут наш скот и воруют детей за околицей сел?!

Несколько секунд в воздухе витала напряженная тишина.

Рогман в какой уже раз вдруг ощутил приступ внутренней слабости, беспомощности, будто был дряхлым, древним старцем, да еще вдобавок ко всему и слепым. Он брел в своих мыслях на ощупь, следуя извилистому пути скорее интуитивно, ловя очертания незримых стен болезненными, стертыми в кровь кончиками пальцев. Это не являлось полностью осознанным процессом, часто слова рвались с губ помимо воли, и только позже его настигал ИХ СМЫСЛ…

— А что ты будешь делать, когда падет последний из них? — глухо спросил Рогман, исподлобья посмотрев на разъяренного воина.

— Не в этой жизни, юноша… — нервно хохотнул Бриан. — Их слишком много!

— Я прошу тебя только представить.

Бриан нахмурился.

— Не знаю! — наконец с раздражением ответил он. — Наверное, найдутся другие ублюдки, которые придут на смену зверозубым. Свято место пусто не бывает…

— Ты судишь их по законам своей морали и своей логики. В этом твоя ошибка. Они слишком непохожи на нас. Они ДРУГИЕ, понимаешь? И с их точки зрения ублюдок — это ты.

Рогману казалось, что он разговаривает не с Брианом, а сам с собой. И убеждал он больше себя, чем сбитого с толку, раздраженного воина. В его голове вопросов теснилось больше, чем имелось ответов на них.