Ковчег для незваных

- Куда там, Илья Никанорыч, - голос ее сразу потеплел, сделался певучим и полным, - зачем я ему, он себе и получше найдет! Только разве он о том думает! Он все больше о других беспокоится, а до самого себя руки не доходят, себе все в последнюю очередь. Я б за ним с закрытыми глазами, хоть на край света, ноги бы ему мыла, юшку бы пила, такой человек один теперь на всю землю, совсем народ нынче одичал, глотки друг дружке разорвать готовы. Вон у нас на разъезде какая голытьба собралась, один другого краше, из милиции не вылезали, а Иван Осипыч и к этим сумел подойти, людями сделались. Его у нас кругом знают, со всех деревень за советом идут, из города сколько народу бывает, у него для всякого доброе слово найдется, а что еще нынче человеку нужно! - И как бы окончательно утверждаясь, заключила. - Нету теперь эдаких людей, нету!

Каждое ее слово камнем откладывалось в нем, все утяжеляя и утяжеляя темный груз перепо-лнявшей его горечи. Ему казалось, что сквозь него, сквозь его тело, сердце, душу передернута одна-единственная раскаленная и звенящая болевая струна, конечный звук которой нестерпи-мым жжением отдавался в гортани. Никогда раньше Золотареву не приходилось испытывать подобной муки и такого удушья: от него, как плод от пуповины, с болью и стоном отсекалась часть его самого, и уже невосполнимая часть. И горячечно забываясь в ночи, он с отчаяньем подытожил: "Кончен бал!"

4

В отличие от большинства городских учреждений, в райотделе НКВД царила внушительная тишина, прерываемая лишь постукиванием одинокой машинки за дверью с табличкой "Прием-ная". Оказалось, Золотарева уже ждали: молчаливая, с усообразной порослью над верхней губой женщина, едва воздев на него сонные глаза от расхристанного "Ундервуда", поднялась и кивком головы предложила ему следовать за ней.

- Заходи, заходи, комсомол! - бросился ему навстречу Алимушкин, словно только и сидел в ожидании Золотарева. - Пошли сразу по начальству, разговор будет. - И затем заискивающе гоготнул вслед его провожатой. - Наладь-ка нам потом чайку, Верунчик! - Тут же подмигнул спутнику. - Видал тоже бабца? В гражданскую офицерье на ленточки на допросах полосовала, по всей Сызрано-Вяземской славилась, теперь у нас вот завсектором век доживает. Он вдруг на ходу приосанился, почтительно, но бодро постучал в обитую клеенкой дверь, легонько потянул ее на себя. - Входи.

В большой пустоватой комнате - стол, несколько стульев вдоль глухой стены, табурет, привинченный к полу у самого входа, портрет Дзержинского над столом - навстречу им подался бритым наголо черепом ширококостый, почти квадратный человек с двумя шпалами в петлицах суконной гимнастерки и орденом Красного Знамени на пухлой груди:

- Это и есть твой замечательный парень, товарищ Алимушкин? - Слова он выговаривал медленно, правильно, с заметным усилием, выдавая этим свое нерусское происхождение. - Послушаем твоего замечательного парня, товарищ Алимушкин.

Стоя сбоку, чуть позади Золотарева, лейтенант локтем ободряюще толкнул его:

- Докладывай, комсомол, не робей!

Золотарев знал, чего от него ждут и, случись это в другой раз и в иной ситуации, ему не при-шлось бы долго раздумывать над линией своего поведения. Но сейчас, прежде чем безоглядно пуститься по привычной наклонной, он на мгновение замер и похолодел, словно перед прыжком в студеную воду.

Правда колебание это длилось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы набрать полную грудь воздуха, а затем его понесло без сучка и задоринки, как по надежной шпаргалке. Он разливался перед ними хорошо вышколенным соловьем, на ходу угадывая их желания и не ожидая понуканий или подсказок: он жег мосты, он развеивал душу по ветру, он окончательно прощался с самим собою, ему не о чем было больше сожалеть и не в чем раскаиваться. Семь бед - один ответ!

По его выходило, что на разъезде советской власти не существует, что там определенно намечается подпольная организация и что, если не пресечь враждебный заговор сейчас, его уча-стники могут в самое ближайшее время перейти к открытым террористическим выступлениям.

- Так. - Майор одним сильным движением оттолкнулся ладонями от стола и вместе с креслом отъехал к стене позади себя. - Ваше мнение, товарищ Алимушкин?

Тот мгновенно потемнел, вытянулся, будто борзая, изобразив стойку, и хрипло выдохнул:

- Брать. - И повторил еще тише, на сплошном сипении. - Брать немедленно.

Еще одним усилием майор повернулся с креслом боком к ним, в кресле же обогнул стол, выкатился чуть ли на середину кабинета, и только тут Золотарев уяснил для себя причину его слоноподобной усидчивости: кресло оказалось инвалидной каталкой с обычным ручным управ-лением. Нижняя часть туловища от самого пояса была тщательно прикрыта у него чем-то вроде пледа или накидки.

- Значит, ваше мнение - брать, товарищ Алимушкин? - Он исподлобья цепко посверли-вал их взыскующим взглядом, деловито потирая при этом пухлые, в темной поросли руки. - Он что, может быть, штундист?