Читаем Ковчег для незваных полностью

Выехав ранним утром, они почти до полудня кружили по приозерным дорогам: Байкал то исчезал из вида, то появлялся снова, будто звал, будто приманивал к своему прохладному берегу.

- Время заправляться, Илья Никанорыч, - определил Шилов, кивнув в сторону часов на щитке. - Тут поблизости рыбнадзор живет, мужик правильный, дело понимает, если не возражаете?

- Смотри сам. - За несколько недель круговых поездок Золотарев свыкся с прозрачно потребительским лексиконом своего временного водителя: на языке Шилова "правильный мужик", который "понимает дело", означало лишь степень очередного гостеприимства, не более того. - Только в меру.

- Кувшин меру знает, Илья Никанорыч, - сразу же оживился тот, сворачивая к берегу, - больше меры не нальет.

Безлесый берег полого спускался к воде, вернее, к камышу над водой, сплошным массивом уходившему далеко в озерный простор. Вскоре дорожная колея, выскользнув из-под колес, ушла в сторону параллельно озеру, а машина запрыгала по прибрежным кочкам к возникшему впереди у самой поймы камышовому же шалашу.

- Устраиваются люди! - возбужденно хохотнул Шилов, выбираясь из машины. - А тут крути баранку сутками, всю жизнь в бензине, как в дерьме. Сергеич!..

Сначала никто не откликнулся, тишина отозвалась лишь россыпью птичьего гвалта, потом сквозь камыш выявилась и тихо поплыла к ним навстречу выцветшая фуражка полувоенного образца:

- Петру Евсеичу, с большой кисточкой! - В узком проходе между зарослей обозначился нос лодки и сразу же вслед за этим стоящий в ней с шестом в руках рослый парень в брезенте с ног до головы. - Сколько лет, сколько зим!

- Вот гостя тебе из Москвы привез. - Шилов брал быка за рога. - Чем привечать будешь?

Парень почтительно сдернул брезентовую фуражку, обнажив большую, в льняной россыпи голову с ранними залысинами:

- Для хорошего человека завсегда найдется, Петр Евсеич. - Парень с нескрываемым любопытством вглядывался в Золотарева. - Только чего ж тут, в духоте париться, на ветерку-то, оно, сподручнее. - Он коротким жестом пригласил их в лодку. - Погода нынче самый раз, подсаживайтесь, тут рукой подать...

Тесный проход в камышах постепенно расширялся, образуя ровной ширины извилистый коридор. В зарослях по обе стороны лодки чутко прослушивалась подспудная жизнь озера: поплескивала жирующая рыба, надсадно перекликались кряквы, хищная птица беззвучно высматривала сверху себе добычу. И от всего вокруг веяло мощью и полнотой животного естества.

Парень осушил шест, сел на весла и, как бы сопереживая с московским гостем его теперешнее состояние, заговорил:

- Места здесь, что говорить, богатые, птичьего молока и то достать можно, была бы охота. Здесь человеку самая жизнь, вон братуха мой только к зиме если на берег вылезает, а так в камышах живет, чешуей оброс, в тине запутался, птичьим пером в зубах ковыряет. Скоро сами увидите, недалече уже...

Лодка вновь врезалась в камыши, парень взялся за шест, встал и, уверенно лавируя среди зарослей, вывел ее на небольшую скрытую со всех сторон от обзора водную прогалину, где в жесткой оснастке стоял плот, на котором возвышалось нечто схожее с будкой или легким сарайчиком.

Из сарайчика тут же объявился человек, как две капли воды походивший на их лодочника, только чуть старше, чуть тверже, чуть основательнее в кости, с выражением нескрываемой досады на небритом лице:

- Чего еще?

- Гостя тебе привез, Санек, - заметно заискивая, сообщил тому парень, - из самой Москвы.

- Ну.

- Не ближний свет, понимаешь?

- Ну...

- Принять бы следоват по-людски.

- Ну...

- То-то и оно.

- Ну...

- Так бы и сказал!

- Ну...

Каждый раз он вкладывал в это свое "ну" иной смысл, отчего создавалось полное впечатле-ние диалога, разговора, собеседования. "Да, брат, оглядываясь вокруг, сочувственно утвер-дился Золотарев, - поживешь в таком омуте, совсем говорить разучишься!"

За всё время их долгого столования бирюк так и не произнес другого слова, и лишь на прощанье, неуклюже пожимая протянутую Золотаревым руку, выдавил из себя в крайнем смущении:

- Если случится бывать... Мы с братухой завсегда рады... В общем, не сумлевайтесь... Всяко бывает...

На обратном пути парень вздыхал, маялся, доверительно объяснял им про брата:

- До войны первым парнем по округе числился, без евонной гармошки ни одна гулянка не случалась, а с фронту пришел, будто зашибленный: хватит, говорит, всего нагляделся, ничего-шеньки боле не хочу, глаза б мои ни на что не глядели! Задумываться стал. Может, контузило его, а может, еще чего. Благо, притулился у нас в рыбнадзоре, днюет и ночует в камышах, на люди совсем не показывается...

По дороге в Иркутск Шилов, осторожно прощупывая настроение сановного спутника, рассказывал:

- Таких чудаков, вроде этого Сашки, у нас хватает, можно сказать, в каждой местности свой малохольный. Правду говорят: без чудака земля не держится. Однако не на том стоим, Илья Никанорыч, сами видели, какие дела в области завариваются, какие люди в рост пошли! Дайте срок, прогремит Иркутчина...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза