Ковчег для варга (СИ)

Начать с того, что с Нэйшем я сегодня увязалась сама. Назло моему папашке и моему любезному, которые отправились за какой-то надобностью на восток. Очень может быть, что они просто решили укрепить непростые свои отношения. Ну вот, а мне грозила скоропостижная смерть от скуки в питомнике, среди кучи не особо любимых мной животных. Или менее скоропостижная — в самом «Ковчеге», среди кучи учеников-варгов, тоже не особо мной любимых. Так что когда я заметила, что наш главный собирается куда-то в полной боевой выкладке (плащик, ухмылочка, острие дарта качается у ладони) — я довольно прытко поскакала наперерез. И применила весь арсенал, от умоляющих глазок до угроз иначе насмерть достать разговорами. И только-только начинала добираться до обещаний грязного и непристойного, как Нэйш обронил, что я, пожалуй, вполне могу ему пригодиться. По дороге в это самое селение я чуть от гордости не лопнула. Ну, а селение было типичным таким, про которые маман говорит, что гусей там в разы больше, чем осмысленных лиц. По нему особо не видно было, что там кто-то на кого-то нападает, а ведь Нэйш по пути что-то там о серьезных ранах рассказывал (правда, слушала я в своем стиле, одной четвертью уха). Овцы блеяли, женщины перекликались, мужики что-то выясняли у местной кузницы. И да, здоровых серых гусей там было что-то многовато, и они явно чувствовали себя вокруг луж хозяевами. — Собак что-то не хватает, — сказала я и с трудом удержалась, чтобы не взять Рихарда под ручку. На нас и так из-за каждого плетня пялились, представляю, как посмотрели бы тогда. — У керберов с собаками… натянутые отношения, — отозвался главный, орлиным взором высматривая дом старосты. — Вроде как у тебя с Мэл? Или у папули с Десмондом? — Скорее, как у нашей поварихи с лососем, которого она подает на обед. Оставшиеся собаки слабо шевелились внутри будок. Видать, медленно, но верно приходили в состояние лосося. У дома старосты мы расстались. Нэйш собирался представиться местному голове, а потом порыскать по окраинам селения, следов поискать. Мне слушать пресные разговорчики не улыбалось, потому я двинула опрашивать народ. Попутно, конечно, развлекаться вовсю, потому что ведь пяти минут не прошло — и началось: — Ой-ой-ой, девонька… такая молодая вся, ой, уже на такое пошла… — Да сирота ж наверное, вон, гляньте, ей даже волосы причесать некому. — Деточка, ты сядь, покушай пирожка… вот, молочка тебе нальем сейчас! — Ой, страсти-и-и… выхожу я на крыльцо — а Хвата и нет! Цепь да крови лужина. И тени какие-то, помоги нам Перекрестница! — Девонька, как тебя… Ас-ка-ни-я… мудрено очень, Аской звать буду. Этот, который с тобой шел — он тебе кто? — Красивый, скотина… у вас там, небось, все девки по нему ссохли? — Ты сначала расскажи, как оно там у вас все устроено, а то непонятно — эти ваши… они вообще сохнуть могут?! Так что я вовсю лопала пироги, запивала молоком, не давала чесать мою шевелюру, которую вечно все издалека принимают за лисью шапку. Попутно защитила честь своего начальства на любовных фронтах (Нэйш бы меня грохнул на месте, если б узнал, что я про него нафантазировала). Попутно скромно вздыхала и напускала тумана на вопросы — что меня-то связывает с Рихардом (тут все прониклись ко мне лютой жалостью). Ну, и еще кой-что мотала на ус, насчет исчезновений собак и нападений на людей. Выяснилось, что керберы эти тут уже год шастают, но пока что вроде бы никому не мешали. Встреч вроде «я иду…, а он сидить, двумя бошками зеваить!» было куча. Чуть ли не у каждой местной молодки. Но, опять же — зверушки никого не трогали, их тоже никто не трогал. Появлялись они обычно к вечеру, всегда сразу парой — один изжелта, другой черный, лохматый. И просто себе шастали по селению. К детям даже подходить пытались, только все равно держались в стороне. А месяц назад в деревне как-то начало убавляться собак. Сначала бродячих, потом хозяйских. А потом керберы налетели на какого-то мальчишку под вечер — ему-то повезло, мать крик подняла, а зверюги сбежали. Но следующей ночью вернулись и перепугали еще какого-то пацаненка. Дальше больше — хватанули за ноги местного пьянчужку. Еще кого-то. И еще кого-то. Очередным «кем-то» оказалась местная дочка старосты, и тут уже вызвали нас. Потому как у местных охотников руки росли из самых диковинных мест. А их самых лучших ищеек схарчили первыми. Рихард все это время где-то шатался, так что пришлось мне отпинываться от местных сочувствующих бабенций самостоятельно. В общем, гуляла я себе по улице и раздумывала над тем, как мне тут не хватает Мел. Она-то про таких зверушек все знает, она б всю картину по штришкам разложила: мол, у бедных керберов — острая нехватка человеческого тепла в организме. Травма детства, наверное. И такая же острая нехватка собачатины. В общем, пришлось самой себя вообразить Мел, повторить раз пятнадцать «ненавижу людей, люблю животных» и подсчитать, что я выяснила. Для начала — керберы были еще щенками, потому что огнем ни в кого ни разу не плюнули. А у них огнеметание с пятнадцатой луны режется или позже. Видно, осиротели и держатся вместе…, а вот почему возле селения — неясно. Керберы — твари осторожные, логова у них в лесах, к селениям подходят только при крайней голодухе. Внезапную страсть к людям и собачатине я тоже пока объяснить не смогла, ясно было только, что щеночки смелеют. Потому могут начать кусать не за ноги, а за горло. Оставалось надеяться, что Рих тоже не просто так расточает улыбочки местным девам. И как-нибудь да сообразит, где тут нужно устраивать ночную засаду. Я почти уже вообразила, как буду расписывать это своему любезному: «Ну и вот, ты представляешь, я, Нэйш, тревожная ночь, сеновал, звёзды…» — и как Десми тихо начнет ненавидеть Рихарда еще больше. И тут на меня вылетела эта самая девчонка, и все пошло кувырком. Детей вообще-то около десятка было, все визжали и орали и неслись так — алапарду не угнаться! А эта — толстая и конопатая — видно, как-то забыла на дорогу смотреть, стукнулась в меня и заголосила басом: — Убиваа-а-а-ают! Будто ее уже прожевывают, в сочном соусе. Ну, тут мне даже решать ничего не пришлось. Нэйш, в конце концов, где-то шлялся, а направление, откуда ребятишки бежали, я заметила — от дома на самой окраине. Так что оставалось сдвинуть с себя толстую конопуху и рвануть геройствовать на полной скорости — ну, я и рванула. Вдруг там кого еще убивают. Там кричала женщина. Голосила и заламывала руки. И еще кричал мальчик, только я не разобрала — что. Зато я увидела их всех: женщину на крыльце, с протянутыми руками, худенького мальчика в отдалении, у забора, ограждавшего деревню. И этих двоих, каждый в холке выше моего пояса. Черная, кудлатая, пониже, с двумя головами. Желтоватый выше и мощнее, с тремя. Сперва они бросились было ко мне. Потом вроде как раздумали — развернулись к мальчику, который все что-то кричал, только я не слышала — что… И в этот момент я ударила. Просто, как на тренировках, мне даже казалось — голос нанятого маман учителя нудит в уши: «А теперь повтори этот удар еще тридцать раз, дабы он вышел совершенным…» Все вышло вполне себе совершенным. Я подождала удар сердца, пока Печать нагреется на ладони. Резкий выброс ладони вперед, согнутые пальцы — огненный хлыст подсек двум керберам задние лапы, в воздухе поплыл многоголосый визг, я сузила полосу огня — и кинжальный удар вычеркнул из жизни более опасного желтого. Черная заметалась было, повернулась, чтобы бежать — и второй кинжальный удар ударил ее в ямку между шеями. Умерла сразу. А потом вернулись звуки, и я начала сначала слышать, что кричит там мать: — Кайл, Кайл, боги, боги, боги, Кайл! И каким-то задним умом поняла, что именно выкрикивал все это время мальчик: «Не трогайте! Лютик! Пушинка! Не трогать!» А потом мальчик по имени Кайл закричал и кинулся к телам керберов. И все время звал их: «Лютик, Пушинка! Лютик! Пушинка!» — и я стояла и думала, что никогда не смогу стряхнуть этот прилипчивый зов. Он все звал, тормошил их и прислушивался, а его глаза начали становиться золотистыми — и я поняла, что он еще и варг. И что он сейчас будет их искать — Лютика и Пушинку. И в этом будет самая жуть.