Уловка сработала: отданный без боя ботинок удостоился лишь рассеянного взгляда.
Освобождаясь от одежды, Кэдмон мысленно отметил, что густой туман позволяет хоть как-то сохранить приличие.
Полностью раздевшись, он стоял перед верзилами, не в силах вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько беззащитным и, криво усмехнувшись, произнес:
— Знаю. Наверное, мне нужно больше внимания уделять работе над своим телом.
Верзилы ничего не ответили, но тот, что демонстрировал пистолет в кобуре, сунул руку в карман куртки. Достав полоску черной материи, он швырнул ее в обнаженную грудь Кэдмона:
— Завяжи себе глаза!
— Подобные меры кажутся мне драконовскими, вы не находите?
Судя по всему, верзила не разделял его мнение. Ответ последовал быстрый и безжалостный — достав пистолет из кобуры, верзила шагнул вперед и ударил рукояткой Кэдмона в висок.
У того перед глазами сверкнули мириады разноцветных звезд, словно с абстрактного полотна кисти Джексона Поллока.
И тотчас же краски погасли, превратившись в непроницаемый иссиня-черный мрак.
Глава 61
Все еще не приходя до конца в себя, Кэдмон, шатаясь, прошел вперед, прижимая к груди шерстяной свитер и нижнее белье. Словно со стороны он услышал свой голос, рассуждающий о Томасе Элиоте[46]
и его «Мельнице на Флоссе» или о какой-то другой подобной ерунде. Попытался сосредоточиться, но не смог справиться с мельтешащими мыслями. Не смог избавиться от звона в ушах.Проклятие, как же у него болела голова!
— Кэдмон! Как ты?
Он обернулся на голос, все еще не в силах сфокусировать взгляд, и солгал, не уверенный в том, к кому обращается:
— Со мной все в порядке.
Затем он моргнул несколько раз, усилием воли всматриваясь в расплывчатую картинку перед глазами. Изображение постепенно становилось резким.
— Эди… слава богу… с тобой все в порядке?
Кэдмон сразу же сообразил, что задал глупый вопрос. Не вызывало сомнений, что Эди здорово досталось.
— У меня все замечательно, — ответила она, и, услышав автоматически произнесенные слова, Кэдмон понял, что они слеплены из одного теста.
Наконец зрение его прояснилось, и он обвел взглядом то, что, несомненно, было нижним этажом старой водяной мельницы. Добротное сооружение восемнадцатого века: окна, закрытые ставнями, деревянный пол, толстые каменные стены. Это была тюрьма, бежать откуда невозможно, даже если бы ему удалось каким-то образом обезвредить врагов, каковых он насчитал четыре человека. У него мелькнула мысль, кто из них ответственен за синяк у Эди на щеке: все четверо производили впечатление людей, способных ударить беззащитную женщину.
— Кэдмон, что они с тобой сделали? — с тревогой спросила Эди, рванувшись к нему, но ее удержал пожилой мужчина, скованный с ней наручниками.
Словно пребывая в кошмарном сне, когда все вокруг одеты, а ты один голый, Кэдмон запоздало осознал, что, хотя он в брюках и рубашке, свитер, трусы и носки он держит в руках. Слава богу, ширинка была застегнута, но рубашка болталась свободно.
— Я прошел через тщательный личный досмотр. Можно не добавлять, что я остро чувствую совершенное надо мной насилие.
— Надеюсь, мои люди действовали не слишком грубо, — заметил пожилой мужчина. В его улыбке не было веселья. — Я приказал им обращаться с вами полегче.
Рассудив, что этот седовласый мужчина — не кто иной, как Стэнфорд Макфарлейн, Кэдмон натянул на лицо такую же лишенную веселья улыбку.
— Необходимости бить тревогу нет. Ваши ребята просто откупорили бутылку кларета. — Он вытер рукой сочащуюся из ноздри кровь, вооруженные верзилы едва не сломали ему нос. — До свадьбы заживет.
— Как вы догадываетесь, у меня есть несколько вопросов, на которые вы, надеюсь, сможете дать ответ.
— Мм. Кажется, здесь я должен сказать: «Мне нужно посоветоваться с моим адвокатом», — мрачно пошутил Кэдмон.
— Первый и главный вопрос: где Ковчег Завета?
Понимая, что на карту поставлена жизнь Эди, Кэдмон честно признался:
— Понятия не имею. Хотя я убежден в том, что, если мы объединим наши усилия, мы его обязательно найдем.
— То же самое сказал мне тот умник, который работал на меня до вас… как раз перед своей смертью.
Краем глаза Кэдмон увидел, как Эди в ужасе поднесла руку к губам. Сказать по правде, ему и самому стало как-то не по себе при известии о кончине его предшественника.
— Я не психоаналитик, черт побери! Я ученый. И поэтому должен настоять на том, чтобы вы дали логике шанс проявить себя. А теперь в кармане куртки вы найдете рисунок, который, надеюсь, покажется вам весьма интересным.
Должным образом соблазненный, Макфарлейн подошел к громиле, держащему куртку. Достав из кармана два сложенных листа бумаги, он сначала изучил перевод четверостишия, затем рисунок витража, изображающего Сретение.