Ковчег Спасения

— Как я понимаю, ты был в хороших отношениях с отцом Антуанетты и ремонтировал эту посудину еще при его жизни.

— Ну, примерно так.

— Следовательно, ты должен хорошо знать этот корабль. Возможно, лучше, чем Антуанетта?

— Мать твою, она пилот, каких поискать!

Клавейн улыбнулся.

— В переводе это означает, что технические подробности ее не слишком интересуют.

— Как и ее отца… — Ксавьер принял оборонительную позицию: — Знаешь, все эти торговые операции — сами по себе большой геморрой, чтобы еще заботиться о подпрограммах.

— Понимаю. Я ведь тоже не эксперт. Что не помешало заметить, когда субличность вмешалась… — он подвесил фразу.

— Меня это тоже удивило.

— Он нас чуть не погубил, — произнес Клавейн. — Я четко отдал приказ, а он выстрелил слишком рано.

— Это были не приказы, а рекомендации.

— Извини, ошибся. Но все дело в том, что такого не должно было произойти. Даже если у субличности есть определенный доступ к орудиям… хотя, строго говоря, на гражданских звездолетах такое не принято. По большому счету, он вообще не мог действовать без прямых команд. И не мог запаниковать.

Ксавьер издал нервный смешок.

— Запаниковал?

— Мне так показалось, — Клавейн пожалел, что не видит глаз собеседника, спрятанных за очками.

— Машины не паникуют.

— Я знаю. И субличности гамма-уровня — тем паче. Как я понимаю, ваш Тварь из таких?

Ксавьер кивнул.

— Значит, он не мог запаниковать, верно?

— Получается, что нет.

Клавейн нахмурился, вернулся к своему блокноту и снова начал водить стилусом по ярким нервным узлам логических магистралей, словно перемешивая разноцветные спагетти.

«Штормовая Птица» причалила к Карусели Нью-Копенгагена. Клавейн собирался сразу же отправиться восвояси, но Антуанетта и Ксавьер были категорически против. Он должен был непременно отобедать с ними в каком-нибудь заведении на Карусели. Немного подумав, Клавейн согласился. Прогулка не обещала затянуться больше, чем на пару часов. В свою очередь, Клавейн получал возможность акклиматизироваться перед дальнейшим путешествием, которое он предполагал продолжать в одиночества. Наконец, он просто был им благодарен — особенно Ксавьеру, который предоставил ему кое-что из своего гардероба.

Клавейн был выше и стройнее Лю. Пришлось проявить некоторую изобретательность, чтобы не чувствовать себя вором или тайным агентом, который намерен вынести под одеждой какую-нибудь ценность. Клавейн оставил свой плотно облегающий термокомбинезон, а сверху накинув дутую цветастую куртку, наподобие тех, в которые облачаются пилоты перед вынужденным приводнением. Брюки Ксавьера висели на нем мешком и не закрывали лодыжек. Выбрав самые узкие, Клавейн отыскал пару грубых черных сапог, которые доходили ему почти до колен, и посмотрел в зеркало. Зрелище можно было назвать скорее странным, чем эксцентричным — следовательно, он действовал в верном направлении. В заключение Клавейн подстриг бороду и усы и привел в порядок волосы, зачесав их назад, так что они легли белыми волнами.

Антуанетта и Ксавьер уже ждали его — они тоже успели переодеться и освежиться. Вскоре вся компания уже ехала в поезде на другую сторону Карусели. Антуанетта сообщила, что линию провели после того, как спицы колеса были разрушены — до этого через «втулку» ходил экспресс. Теперь прямой путь стал невозможен. Но это было еще полбеды. Маршрут проходил не по дуге, а по сложной зигзагообразной траектории, змеясь и петляя вдоль «обода», а порой даже выходил на поверхность, чтобы обогнуть какой-нибудь частный сектор. Понятно, что направление движения относительно вектора вращения то и дело менялось, вызывая у Клавейна холод в животе и короткие приступы головокружения. Больше всего это напоминало вход в атмосферу Марса по «метеоритной» траектории.

Когда поезд прибыл на внутренний вокзал, Клавейн вздохнул с облегчением. Зал представлял собой огромную крытую плазу со стеклянным полом и стенами высотой в десятки метров — потрясающее зрелище.

Прямо под ногами темнела передняя часть огромного космического корабля, пробившая внутреннюю стенку обода Карусели. Тупоносый обтекаемый нос покрывали царапины, выбоины и пятна ожогов. Все, что обычно выступает из корпуса или крепится к обшивке, было безжалостно сорвано и искорежено. Иллюминаторы пилотской кабины, образующие полусферу на носу корабля, превратились в черные отверстия, похожие на пустые глазницы. Там, где звездолет встретился с поверхностью Карусели, вздувалась затвердевшая пористая пена пепельного цвета, напоминающая пемзу.

— Кто это сотворил? — спросил Клавейн.

— Один долбанный идиот по имени Лайл Меррик, — отозвалась Антуанетта.

Ксавьер перехватил инициативу.

— То, что ты видишь — судно этого Меррика, вернее, то, что от него осталось. Старое корыто на химических реактивных двигателях, едва ли не самое примитивное из всего, что когда-либо летало в системе. Лайл оставался при делах, потому что умел уломать клиентов. Те, у кого была возможность, битой канистры бы этому болвану не доверили. Но в один прекрасный день Меррик вляпался.