Ковчег Спасения

— Клавейн, Скейд нельзя доверять. Она абсолютно незачем убеждать тебя в своей искренности: по ее мнению, у тебя нет ничего полезного и ничего опасного. Ты не можешь отплатить ей той же монетой, как в истории с заложниками на Деймосе.

— Похоже, я ее напугал, — сказал Клавейн. — Она не ожидала, что мы с такой легкостью догоним «Ночную Тень».

— Даже если и так… — Ремонтуа не договорил и умолк.

— Ты понимаешь, для чего я разбудил тебя.

— Похоже, начинаю догадываться. Сейчас Скейд находится в том же положении, что и Ран Сэвэн. А ты выступаешь в роли Ирравель Веды, которая хочет спасти своих пассажиров.

— Сэвэн заставил тебя служить ему, дать совет, тактику, которую он мог бы использовать против Ирравель.

— Так что ситуация выглядит чуть-чуть иначе.

— Для меня сходство достаточное, — Клавейн заставил раму привести подняться. — Думаю, картина ясна, Рэми. Скейд ожидает услышать или увидеть мой ответ течение ближайших дней. Ты поможешь мне выбрать этот ответ. В идеале, я хочу получить Фелку и не потерять цель из виду.

— И вот, значит, ради чего ты меня разморозил. Просто от отчаяния. Как говорят, «лучше черт, да знакомый»?

— Ты мой самый старый и самый близкий друг, Рэми. Просто я не знаю, можно ли тебе еще доверять.

— А если совет, который я дам тебе, окажется хорошим?..

— Полагаю, это отчасти восстановит мое доверие, — Клавейн натянуто улыбнулся. — Конечно, хорошо было бы поговорить об этом с Фелкой.

— А если у нас не получится?

Клавейн ничего не ответил, развернулся и ушел.

Четыре маленьких шаттла отошли от «Зодиакального Света» по ровным дуговым траекториям, каждый в своем направлении, рассекая искаженную релятивистскими эффектами звездную сферу на ровные четверти. Потоки их выхлопов сияли в струях пламени, исходящих из дюз корабля Клавейна, подобно загнутым ответвлениям блестящего канделябра. Их траектории были пронзительно, до боли красивы.

Если забыть, что это военная акция, можно было бы даже испытать что-то вроде гордости…

Клавейн наблюдал за отлетом из купола обозрения, который располагался почти на носу корабля. Надо смотреть на шаттлы, пока они не исчезнут… На борту каждого находился один из опытных членов команды и горючее, которое Клавейн собирался сохранить до Ресургема. Если все пройдет успешно, он получит обратно и шаттлы, и их экипаж… но запас антивещества, увы, невосполним. Шаттлы загрузили горючим настолько, что на борту, кроме пилота, мог находиться только еще один человек.

Будем надеяться, что это правильный ход.

Говорят, принимать трудные решения становится легче, если это происходит неоднократно — тогда они входят в привычку и становятся чем-то вроде тяжелой повседневной работы. Возможно, отчасти так оно и есть. Однако Клавейн не мог отнести это к себе. За последнее время ему пришлось принять несколько крайне трудных решений, и каждое давалось ему по-своему тяжело, каждое следующее тяжелее предыдущего. В том числе и решение, связанное с Фелкой.

Дело было не в том, что он не хотел вернуть ее. Достаточно было только пожелать. Впрочем, Скейд знала, что Клавейн не в меньшей степени стремится заполучить орудия. Это желание не было продиктовано соображениями личной выгоды, именно поэтому его было невозможно подкупить — в том смысле, в каком это обычно подразумевается. Но Фелка оказывалась превосходным орудием для достижения договоренности. Скейд знала о глубокой душевной связи между ними, которая зародилась еще на Марсе. Действительно ли Фелка — его дочь? Клавейн не знал, даже сейчас. Он убедил себя, что это правда, к тому же она сама так сказала… но, может быть, только для того, чтобы убедить его вернуться? Как бы то ни было, признание Фелки медленно, но верно подрывало его уверенность. Чтобы узнать правду, придется спросить саму Фелку, когда такая возможность появится… если появится.

Но если разобраться — какое это имеет значение? Разве ее ценность как человеческого существа зависит от того, есть ли между ними генетическая связь? Даже если Фелка — его дочь, разве он знал об этом, когда спасал девочку на Марсе? Но что-то заставило его, с огромным риском, вернуться за ней в Гнездо Галианы. Он чувствовал, что должен спасти Фелку. Галиана твердила ему, что это бессмысленно, что Фелку нельзя считать мыслящим человеческим существом, что она — лишенное сознания устройство для переработки информации, живой компьютер.

Но он доказал, что Галиана неправа. Возможно, первый и единственный раз в жизни.

Так что это не имело значения. Он делает все это по соображениям человечности — не кровных связей или верности. Если он забудет об этом, то позволит Скейд забрать орудия. Он может вернуться к «паукам» и предоставить остальное человечество своей роковой судьбе. Если миссия будет провалена — какая польза от единственного гуманного жеста, сколь бы он ни был оправдан?

Шаттлы ушли. Клавейн надеялся и молился, что принял правильное решение.