Ковен озера Шамплейн

Мое терпение лопнуло тоже. Бытовые придирки и раздражение из-за отсутствия личного пространства, ведь мы сосуществовали бок о бок двадцать четыре часа в сутки – и дома, и на работе. Конфликт, давно зреющий между нами, переспел, как яблоко. Я взбесилась, подхватила скрипку и натянула поверх толстовки старое пальто.

– Подожди… Давай просто составим распорядок дня, чтобы…

– Не утруждайся, – бросила я холодно. – Я больше не буду играть дома. Буду делать это на улице. Может, заодно и денег заработаю, чтобы съехать от тебя, чистоплюя!

Коул ничего не ответил, и я вышла за дверь.

Как же, оказывается, тяжело жить вместе!

Я брела куда глядят глаза, слишком вымотанная после дня в офисе и ссоры, которую никто из нас в глубине души не хотел затевать. Я знала, что уже завтра буду раскаиваться за свой характер и эгоизм, а Коул – за излишнюю педантичность, но сейчас мне следовало остыть, и я не знала способа лучше, чем этот.

Дойдя до главной площади возле собора, где обычно устраивался выходной рынок, я примостилась к дереву возле фонтана. Бросив перед собой раскрытый чехол, обшитый изнутри малиновым бархатом, я приставила инструмент к плечу и заиграла, не позволяя себе растеряться под мимолетными, но колкими взглядами прохожих.

Однажды я провела так всю неделю в весеннем Лос-Анджелесе, играя день и ночь на скрипке посреди оживленных улиц, когда Рэйчел не стало, а мои финансовые запасы иссякли. Еще наивная и неиспорченная, я тогда и не мыслила о воровстве, ведь ведьмы ковена Шамплейн не воруют – это делают люди, а мы выше людей. Теперь-то я знаю, что это не так.

Вот и сейчас звон монет, сыплющихся в футляр, нарастал. Я играла «Времена года» Вивальди, начав с «Грозы». Она была первым, чему меня обучила мама из сложного репертуара. Мне тогда только исполнилось десять, а мое музыкальное детство с упрощенными версиями Моцарта уже закончилось. К четырнадцати годам я умела исполнять то, чего многие не умели и в двадцать, но и времени на практику уходило достаточно. Звуки скрипки с младенчества служили мне не только отдушиной, но и уроком титанического труда: чтобы услышать прекрасное, нужно было рассечь подушечки пальцев в кровь и не спать ночами. Так же дела обстояли и с магией – мама пыталась донести до меня это с помощью скрипки. Ей удалось привить мне рвение к музыке, а вот ко всему прочему…

Я закрыла глаза, потянувшись к солнечным лучам, которые превращали небо в клубничный зефир, и симфония сменилась на «Лето».

Прошло больше двух часов, и у меня стали неметь от холода пальцы. К закату температура на улице опускалась почти до нуля. Забывшись в любимом занятии, я не заметила, как осенний ветер нагнал тучи. Промозглый дождь не заставил себя долго ждать, и толпы на улицах начали редеть. Я поспешно завершила свое выступление симфонией Лало, решив, что на сегодня хватит.

Спрятавшись глубже под ветви деревьев, я наклонилась к футляру, вытряхивая оттуда деньги, чтобы сложить инструмент.

– Шестьдесят долларов, – прикинула я на глаз, раскладывая деньги по карманам, и вдруг запнулась. – А с этим мне что делать?!

Покрутив в пальцах крупную серебряную монету Веймарской республики, я невольно прыснула со смеху. Неужто мимо проходил нумизмат? Блестящая, она была начищена до блеска, будто ее отчеканили только вчера. Никаких пятен коррозии. Кто-то очень хорошо заботился о ее сохранности. И, подняв глаза, я поняла кто.

Худая, с длинными и блестящими вишневыми волосами, похожими на лисий мех, передо мной стояла Аврора. Как всегда, ягодная помада на губах, а аметистовые глаза подведены фиолетовым. Ее женственность прослеживалась даже в том, как грациозно она держала зонт, стоя на высоких шпильках. Из-под затемненных стекол дорогих очков она взирала то на меня, то на мою скрипку.

– Верховная ведьма, побирающаяся на улице, как бродяжка, – сказала она брезгливо. – Не думала, что мне когда-то доведется лицезреть что-то более ничтожное, чем аннексия Германии после Первой мировой. Уж не за этим я ехала сюда из самого Нью-Йорка.

– Бедняжка, – ядовито заметила я, смахнув с лица мокрую прядь волос, и швырнула серебряную монетку ей в ладонь, обтянутую замшей лиловой перчатки. – А разве вы еще не переселились в Бруклин? Мама рассказывала, твой ковен бедствует уже пятое десятилетие, даже продал имение на Бродвее, лишь бы не возвращаться в Австрию. Однако, погляжу, наряд у тебя не из секонд-хенда… Значит, не так уж все и плохо.

Аврора высокомерно повела бровью.

– Посмотрела вот сейчас на тебя и вдруг поняла, что да, действительно не так уж плохо.

Я молча захлопнула футляр, пока туда не успела натечь вода. Закинув скрипку на плечо, я исподлобья взглянула на Аврору.