Ковер с обезьянками

Еще он вспоминал дом — последнее место, где был счастлив. Мальчишкой он вбирался на откос, и оттуда смотрел, как Великая Река несет мимо зеленоватые воды. Кружево теней успокаивало. Белые кубики домов, залитые солнцем поля и дымок над летними очагами во дворах.

— Да у тебя жир вместо мозгов, вот что, — говорил Петрас. — Светлая же голова, с такой бы горы свернуть, а ты!.. — и он махал рукой.

Бесов пройдоха, из всех торгашей падальщик только о нем и жалел. Хоть бы и потому, что старьевщик оказался прав.

Он думал, во всем виновата нищета. Это из-за нее он обирает мертвецов и живет, сбывая краденное. Из-за нее ест, воруя — и быстро скрывается в толпе. Это из-за нищеты он день за днем видит, как режет друг друга пьяная матросня, дерутся за места шлюхи, а юноши с глазами влажными, как у газели, спрашивают, ищет он удовольствий или продает.

Кабы Квадим не видел резню… Ведь были, были дни, когда солдаты узурпатора не зарубили родителей, он не бежал и не скрывался. Дома царило спокойствие. Жаркое солнце. Мать одевалась так ярко, как все женщины Царства. Боги, она не успела даже поседеть, когда ее убили!

Дома.

Земля за морем, за временем, по ту сторону смуты.

Последний раз, когда он был счастлив.

Соль и лишайник. Здесь ими покрыт каждый камень.

В предательских скалах Панайона повисла водяная взвесь, даже солнце в ней казалось бледным и маленьким. Осенним. Квадим пытался определить по солнцу время, но вскоре забросил это занятие. Есть вещи пострашней, чем заблудиться в скалах.

Например, сойти с ума.

Как знать, может, он уже тронулся? Он вправду безумец, если подался в Панайон после всего, что вокруг творилось.

Падальщик долго, наверное, полдня просто сидел перед ковром. Ни ел, ни пил — лишь всматривался и искал подсказки. Глупец, говорил он себе, глупец из глупцов. Но продолжал следить. Надеясь, что тряпка подаст ему знак или скажет, как дальше быть.

Все оставалось, как вчера: обезьянки вооружились кривыми ножами, прыгали и приплясывали. Временами он проваливался в сон и наблюдал видения одно страшней другого, а потом произошла перемена, которую он не углядел. Может, клевал носом, а может, такие перемены и нельзя заметить? Бесовки карабкались по скалам, а внизу, у подножия плескалось море. Он сразу узнал мать. Та была в ярком платье, вышитом виноградными лозами, и держала за руку черноволосого мальчишку. Обезьянки лазали по камням, а над ними, словно боги, проступали в небесах мать и сын.

Квадим сразу понял, что от него нужно.

Он прошел еще немного, когда открылось море — не тот голубой платок из залива Накатты, а серое, пенное и жадное. Падальщик скривился и начал спускаться.

Что там, найдет еще одну вещицу, чтобы загнать на черном рынке? Бледный Тип начал повторяться, подумал он.

Вместо этого Бледный Тип просто ждал его. Внизу, у самой кромки прибоя.

Он был одет в лохмотья, остатки некогда царских одежд. Когти на слишком длинных для человека ногах вцепились в покрытые влагой камни. Морщинистая морда казалась еще старше в блеклом свете.

— Я здесь. Ну что, доволен теперь? — спросил Квадим.

Тонкая щель рта растянулась в усмешке.

— Я ожидал услышать гнев вместо благодарности.

В голосе сквозила насмешка и что-то еще, что-то очень опасное. Плевать. Квадим шагнул навстречу демону.

— Зачем ты меня притащил? Ну?!

— Притащил? А зачем ты притащился, едва я позвал?

Вопросы на вопрос. Падальщику это совсем не нравилось. Он рявкнул:

— Это ты, ты выполнял желания! В самом паскудном виде, самом… — волна ударилась о скалы, окатив его ледяными брызгами. — Я знаю, чего тебе надо. Да. Знаю! Я видел тебя там, в темноте!

— Если ты много знаешь, то чему удивляешься?

Опять насмешка. Силы оставили Квадима. Он закачался, прижав к голове кулаки.

— Это сводит меня с ума. Оставь меня. Прошу. Я сойду с ума. Если ты не оставишь…

— Довольно! — демон заговорил высоким недобрым голосом: — Это сводит меня с ума! Твои страсти. Твоя черная, мелкая, грязная душонка, — выплевывая слова, демон как будто поежился. Под обрывками царских одежд переступили нечеловеческие ноги с коленями назад, когти заскребли по камню.

Квадим попятился. Едва Бледный Тип умолк перевести дыхание, он вставил:

— При чем тут мать?

— Притом, что это твое желание, глупец! И то, которое я могу исполнить.

Падальщик расхохотался.

Демон молчал. Он ничего не говорил и не пояснял. Разве что шагнул вперед, где на него не падала тень утеса. Сквозь тонкую кожу на плечах торчали кости. Квадим осекся.

— Тебе только того и надо!

— Да, мне того и надо. Это самое большое, что я могу для тебя сделать. И последнее. Мне это нужно. Но и ты получишь то, о чем мечтал.

Очень долго они молчали. Черные глаза демона казались старше Накатты, старше скал, в которых они находились.

— Ты лжешь. Чушь. Воскресишь мертвеца? Ха!

Демон поднял руку и неожиданно мягко сказал: