Ковер-самолет

Я проникся уважением к его чувствам и пошел к своему соседу, девятикласснику Климу. Клим был лихой наездник-велосипедист и целыми днями не слезал с седла. Я объяснил ему, что Веткин велосипед после очередного летательного испытания чинится, а Витальку надо везти в школу и после уроков привезти обратно. Клим отговорился тем, что у его велосипеда слабые шины и не вынесут перегрузки. Я напомнил, что свою одноклассницу Галку он возит на раме, не боясь перегрузок. Клим без всякого смущения объяснил, что Галку он не возит, а носит на крыльях любви. Он разговаривал со мной, как с маленьким, и я разозлился. Я заметил, что такую тетю, как Галка, не выдержат никакие крылья.

Это слегка обострило наши с Климом отношения, и я торопливо вернулся к Витальке.

Мы думали-думали и решили рискнуть.

Рано утром я отвез Витальку к школе и высадил прямо в окно его класса на втором этаже. А после уроков забрал его и умчал домой.

Утром нас никто не видел, но днем мы улетали под радостные и завистливые крики множества зрителей.

А в понедельник на первом уроке Мария Васильевна спросила:

– Олег, давно уже про тебя всякие сказки рассказывают. Это правда? Ты в самом деле на чем-то летаешь? Как это?

– Обыкновенный ковер-самолет, – сказал я. – Ничего особенного. Мы с Городецким сперва тоже удивлялись, а потом привыкли.

– Кто бы мог подумать! – сказала Мария Васильевна.

Она удивилась, но не очень. За три года мы удивляли ее разными штуками столько раз, что она ко всему привыкла.

– Вы мне покажете ваш ковер-самолет? – спросила она.

– Пожалуйста! Даже покатать можем.

Класс развеселился.

– Тихо, дети, тихо, – сказала Мария Васильевна. Потому что чудеса чудесами, а дисциплина прежде всего.

После этого разговора я стал думать, что все обошлось. И ошибся.

Был уже почти вечер. Я у себя во дворе ждал, когда прибегут Ветерок и Ветка, чтобы идти к Витальке. А пока их не было, я воевал с крапивой. Это были гвардейцы кардинала Ришелье. Мы дрались честно, на равных: у меня была новенькая деревянная шпага, у “гвардейцев” – ядовитые жала и кусачие листья, похожие на зеленые ладони. Руки и ноги у меня были красными от жгучих укусов, а клинок зелен от вражеской “крови”.

Сквозь плотный строй врагов я прорубился к кардинальскому капитану – самому высокому кусту с седой от старости верхушкой.

– Эй, вояка! Шагай сюда! – услышал я.

В калитке стояли Клим и Галка.

– Чего надо?

– Нам ничего, – ехидно сказал Клим. – А вот завучу надо чего-то. Велела тебя доставить живого или мертвого. И сию минуту.

Видно было, что он не врет.

От ожидания неприятностей мне стало грустно и тревожно. Конечно, я не подал вида. Воткнул клинок в землю и храбро зашагал к калитке. Даже заметил вскользь, что уроки кончились и завуч могла бы человека не беспокоить, когда он занят своими делами.

Галка посмотрела на меня сочувственно. А Клим хмыкнул:

– Ничего. Подождет твой сенокос.

Он посадил Галку на раму, мне велел сесть на багажник, и мы покатили к школе.

Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее я нервничал.

– Сиди, не брыкайся, – сказал Клим. – Что она, съест тебя, что ли?

Съест не съест, а хорошего я тоже не ждал. Но не убегать же, в самом деле.

Клим и Галка доставили меня в школьный вестибюль. Клим сказал:

– Ну, шагай. Знаешь небось, где ее кабинет.

Разумеется, я знал. Приходилось бывать. Не по своей воле, конечно.

На лестнице я почувствовал себя неуютно. И не только потому, что боялся неприятностей. В школу я всегда приходил в форме – упакованный в серое сукно от шеи до ботинок, а сейчас меня “взяли” прямо на улице, будто перенесли сюда на машине времени из каникул. Растрепанный, исцарапанный, в шелушащихся пятнах загара, я совершенно не подходил школе – ее строгим стенам, плакатам, портретам Гоголя и Пушкина и большим “Правилам для учащихся” в такой же, как у портретов, раме. О ненавистной жесткой гимнастерке и кусачих штанах до пят я сейчас вспоминал, как о надежной броне. Будто эта броня могла защитить меня от колючих глаз Веры Северьяновны, от ее гнева и вообще от всяких бед.

Увы, от всей формы на мне был только черный лаковый ремень с латунной пряжкой, а за ремнем легкомысленно торчал деревянный кинжал. Разве такой кинжал – защита от бед? И я чувствовал себя так, будто меня в летней моей одежонке выставили в нетопленые зимние сени.

С нехорошим холодком в животе я постучал в дверь кабинета. Голос Веры Северьяновны сказал “войдите”, и я – что делать! – вошел. Пробормотал:

– Здрасте…

Вера Северьяновна сидела за громадным своим столом. Она отражалась в настольном стекле, как айсберг в квадратной полынье. Сбоку у стола сидел незнакомый мужчина – в очках и с бородкой. Он смотрел на меня нормально, по-доброму. А Вера Северьяновна – как на виноватого.

– Подойди, – сказала Вера Северьяновна.

Я дошел до середины комнаты, а дальше как-то не получилось.

– Ну вот. Этот самый, – сказала Вера Северьяновна мужчине и снова стала смотреть на меня. Словно хотела сказать: “Полюбуйтесь, что за красавец”.

Я почувствовал себя совсем незащищенным.