Ковер царя Соломона

Дед Джарвиса Стрингера Эрнест Джарвис купил этот дом в двадцатых годах. Железнодорожная ветка уже существовала там много лет, начиная с 1879 года, когда метрополитен дотянулся от Суисс-Коттедж до Западного Хэмпстеда. Эрнест был достаточно обеспечен, так как унаследовал часть состояния рода Джарвисов, и было не совсем понятно, почему он не открыл свою школу в какой-нибудь более приятной части северо-западного Лондона, например, поблизости от Форчун-Грин. Даже его дочь не понимала, почему он выбрал дом у самой железной дороги и зачем вообще устроил эту школу. Нельзя было сказать, чтобы он как-то особенно любил детей. Куда больше ему нравились поезда. Преподавательская квалификация четы сводилась к тому, что дедушка Джарвиса закончил Оксфорд, где прочитал всех «Великих Классиков», а бабушка поступила на учительские курсы в Колледж Голдсмит, так, впрочем, и не доучившись там. Тем не менее эти обстоятельства позволили им открыть частную школу.

Как ни странно, затея удалась. Родители охотно отправляли дочерей в учебное заведение, получившее название «Школа Кембридж», в течение долгих тридцати лет наряжая их в форму светло-коричневого и нежно-голубого цветов, придуманную самой Элизабет Джарвис. Возможно, причины успеха крылись в гениально выбранном названии школы и в не менее гениальной идее использовать в блейзерах и лентах шляпок голубой цвет, который напоминал цвета знаменитого университета. Естественно, никто никогда официально не утверждал, что между школой для девочек, размещавшейся у железной дороги, и Кембриджским университетом есть какая-то связь, но подтекст был очевиден. Название и бледно-голубой цвет придавали школе определенное очарование. Не слишком высокая престижность заведения искупалась низкой платой за обучение. Уроки не были особенно напряженными, а экзамены – суровыми. Как замечала мать Джарвиса, непреложный факт заключался в том, что ни одна из девочек, закончивших «Школу Кембридж», не продолжила обучение в каком-либо университете, тем более в Кембриджском.

В 1939 году, когда строили две новые линии подземки – ветки Бейкерлоо, Эрнест часто покидал школу, чтобы полюбоваться, как копают туннели под зданиями на Финчли-роуд, укрепляют фундамент отеля «Северная звезда» и перестраивают станцию «Финчли». Пару лет спустя, во время Второй мировой войны и бомбардировок Лондона, соседние здания были разрушены, но «Школа Кембридж» сохранилась. Элизабет говорила, что это напоминало чудесное спасение собора Святого Павла, когда все вокруг превратилось в сплошные руины. Элси Стрингер, в свою очередь, считала, что сравнение это было несколько натянутым, хотя такие преувеличения были свойственны ее родителям, когда те заговаривали о своем учебном заведении.

Ее сын Джарвис закончил Кембриджский университет с дипломом инженера. Оценки юноши оставляли желать много лучшего, потому что занимался он не слишком усердно. От дедушки он унаследовал «Школу» и любовь к поездам. Вернее, сначала «Школа» перешла к его матери, которая избегала поездок на поездах всеми силами, пока Джарвис, как положено молодому англичанину, странствовал по миру. Но вместо того чтобы прокатиться на машине по Индии, лично понаблюдать за политическими пертурбациями в Центральной Америке или пуститься в какую-нибудь африканскую авантюру, он всюду посещал метрополитены. Молодой человек стал одним из первых пассажиров MARTA – метро, открывшегося в Атланте в 1979 году. Пару лет спустя он ездил на открытие подземки в Фукуоке. Затем последовали ММТА в Балтиморе и метро в Каракасе.

Джарвису было пять лет, и он как раз играл с электрической железной дорогой, полученной в подарок на день рождения, когда его матери сообщили, что ее отец покончил жизнь самоубийством. Мальчик находился в своей комнате, а его мать – в соседней. Она сняла трубку. Ее сын слышал телефонный звонок, но не прислушивался к тому, о чем она говорила: ведь он играл с поездом. Позже, вспоминая тот день, он думал, что именно тогда железная дорога впервые смогла отвлечь его от горестной реальности. В дальнейшем такое происходило еще не раз.

Мать зашла в его комнату, опустилась перед ним на колени и обняла, задыхаясь от плача и вся дрожа. Она все прижимала его к себе, бормоча:

– О, мой дорогой мальчик, обними свою бедную мамочку, мамочке сейчас очень, очень плохо!

Сын терпел минуту или две, а потом вырвался из объятий и посмотрел на мать. Она была необыкновенно бледна. Джарвис спросил:

– Что случилось?

– Бедный мальчик, ты не должен слышать такие страшные вещи, – ответила она и уселась на его кровать, по-прежнему дрожа и прижимая руки к груди.