Ковры из человеческой кожи

Глаза деревенского писаря налились кипящей яростью до такой степени, что, казалось, круглые линзы его пенсне вот-вот треснут. Ираклий был уверен, что земской староста разделит его недовольство, но тот лишь над ним посмеялся.

– Это не все! – отчаянно взвизгнул смерд! – Когда я попытался вежливо вразумить Матрену, Кисейский бросился на меня, объявив простую крестьянку своей напарницей! – Ираклий хлопнул обеими ладонями по столу, нависнув над старостой. – Это неслыханно, чтобы беспризорная простолюдинка расследовала серийное убийство на пару со следователем Тайной экспедиции! Вы обязаны сделать что-то с этим!

Ячменник тяжело вздохнул и провел ладонью по своему лицу до кончиков бороды. Захар постоянно напоминал всем, что не верил в насильственную причину исчезновения тяглых, но с каждым днем это становилось все сложнее и сложнее отрицать. Казалось, последним человеком, которому он еще врал, был он сам.

– Если Михаил Святославович считает, что ему нужна помощь "беспризорной простолюдинки", – опустив глаза в документы, отстраненно произнес Захар, – я не могу ему в этом отказать.

Ираклий потух. Его длинное лицо свисло в гримасу разочарования и провала как глина… но быстро сосредоточилось в эмоцию раздражения и злобы вновь. Ячменник усердно пытался делать вид, что ему все равно, чтобы не поддаваться на провокацию, но он просто не мог не отпустить в сторону гневного секретаря короткий любопытный взгляд. Сердце Захара дрогнуло; очки писаря заплыли солнечными отблесками, а верхняя половина лица погрузилась в гнетущую тень. Лишь на мгновение блики метнулись с линз, обнажив широкие звериные глаза, наполненные ненавистью и пустотой.

Ничего не сказав, Ираклий развернулся к выходу и покинул приказ, закрыв за собой дверь.

***

Прошлой ночью Кисейский почти не спал, что не сильно отличалось от любой другой его ночи. Однако в этот раз кошмары не держали его бдеющим, несчастным и отчаянным, а совсем наоборот. Это было его вдохновение, решимость и поток сознания, хорошо заточенного оружия, которым именитый следователь поразил множество монстров. До самого рассвета Михаил был занят тщательной ревизией огромного количества данных, которые они с Матреной насобирали с целых семи криминальных сцен.

Это были пересказы и версии, улики и доказательства, факты и предположения. Каждый из них артистичный следователь изобразил графической иллюстрацией, пометил несколькими словами или интерпретировал каким-то небольшим предметом, типа соснового хвороста, осколка кувшина или пласта корзинной коры. Погрузив рукописные труды в свой родной походный погребец, Кисейский уверенным шагом направлялся к часовне, к самому порогу которой проводил Матрену вчера вечером.

Дверь в церковь быстро открылась после того, как следователь постучал в нее. В проеме стояла бодрая и улыбающаяся Матрена. Бодрость и радость, – именно этими двумя качествами были начисто обделены почти все жители Лазурного Марева, как, до недавнего времени, и сама Матрена. Также она совсем не выглядела параноидальной и открыла дверь так быстро и уверенно, словно даже и не боялась, что на пороге могло оказаться кровожадное Одноглазое Лихо. Это сильно насторожило Михаила.

– Как ты поняла, что пришел именно я? – поинтересовался пытливый следователь.

– Оу, – задумалась крестьянка, – у вас очень отличительный стук! Он напоминает мне какую-то мелодию, и я запомнила его еще с того раза, когда мы с вами встретились впервые!

Кисейский удивленно выпучил глаза. Он всегда стучал в двери, отбивая один и тот же длинный и извилистый ритм, но никогда не задумывался над тем, откуда именно эта последовательность возникла у него в голове. Поведя взгляд к небу, и шатнувшись к срубу часовни, экспедитор повторил свой привычный замысловатый стук по дверной раме. Внезапно на его лице вспыхнула улыбка озарения!

– Точно! – воскликнул он. – Это же вступление либретто Сумарокова!

– Сумарокова? – заинтересованно переспросила Матрена, отойдя в сторону, чтобы дать Кисейскому дорогу.

– Да! – воодушевленно выпалил Михаил, оббивая сафьяновые сапоги от снега. – Это – мелодия из «Цефала и Прокриса», первой оперы, написанной на русском языке! Франческо Арайя поставил ее в Зимнем дворце в 1755! – следователь сентиментально прикрыл глаза. – Помню как вчера!

– Надо же! – удивилась крестьянка, закрывая дверь. – Неужели вам удалось побывать на премьере?

– Можешь в это поверить? – восторженно усмехнулся экспедитор, ставя громоздкий погребец на стол. – Мне было всего девятнадцать, когда вместе с другими отличившимися членами своего полка я был вызван на просмотр как военный приглашенный!

– Наверняка это было необыкновенно, – мечтательно вздохнула Матрена. – О чем эта пьеса?