Ковыль - трава степная

- Разъехались... - повторил Евгений и опустил голову. - Восемь лет прошло с тех пор. Вот так, день за днем, канули в вечность, и нет их. Наверное, это очень много - восемь лег, а, Вить? - Голос его дрогнул и стал каким-то глухим, словно внезапно сорвался. - Вчера я встретил на улице седую женщину... Прошел было, потом остановился, оглянулся. Она была уже далеко. Что-то знакомое не давало успокоиться. И вдруг... - Кудряшов встал, сжал ладонями виски. - Руки вспомнил. Маленькие, с длинными пальцами. Боже мой! Это же они аккуратно выводили в классном журнале заработанные нами пятерки, двойки... Вера Алексеевна... А я не узнал. Ведь должны же, обязаны узнавать! Почему так безрассудно быстро бежит время? Сколько мальчишек и девчонок проводила она в жизнь! И каждый взял у нее частицу здоровья, ума, сердца. А что сделали мы, чтобы окупить все это? Помнишь, как на выпускном обещали писать в школу, друг другу? Как-то так случилось, что потом забыли адреса. А надо бы не забывать.

- Я несколько раз собирался написать Вере Алексеевне, да все... Подло мы поступаем со своими воспитателями. Подло! - с гримасой отвращения к себе повторил Витька. - Они нам всю жизнь, а мы... Нам трудно даже письмо написать...

- Когда у нас с Наташкой случился первый неприятный разговор, я уже взялся за перо, чтобы написать Вере Алексеевне, спросить, что делать. Она же нас обоих одинаково знает. Потом застеснялся. И вообще у молодости короткая память.

Сигарета жгла ему пальцы, но он не выбрасывал ее и пытался далеко оттопыренными губами поглубже затянуться еще и еще раз.

- И неблагодарная. Сечь нас, стервецов, надо за это!

- И не только за это, - медленно проговорил Кудряшов.

...Небо над мельницей очищалось от туч, и лучи солнца, прорываясь сквозь дыры крыши, острыми шпагами резали су

мерки верхней площадки. Внизу назойливо чирикали воробьи, за речкой натужно гудел трактор.

- Ты говорил о тяге к земле, - сказал Тарасов. - А почему бы тебе не переехать в деревню?

- Слышишь, жаворонок поет? - пропустив его слова мимо ушей, спросил Кудряшов. - Уж эти мне жаворонки! - добавил он и вздохнул. - Однажды там... проснулся на заре, отчего - сам не знаю. Прежде такого не случалось. На душе и радостно и тревога какая-то. Слышу, жаворонок поет...

- Ясно, - сказал Виктор. - Тоскуешь по родным местам.;

- Я вижу, тебе все ясно! - вспылил Евгений. - А мне нет! - Он опять порылся в карманах, отыскивая курево, и, не найдя, сердито закончил: Ничего не ясно! Все спуталось! Кто прав, кто виноаат, не разберешь.

- В жизни, всегда должен быть кто-то прав, а кто-то виноват.

- Вот именно, что не всегда. Бывает, все могут быть правы и все виноваты, смотря какими глазами смотреть. Вам, военным, наверное, легче. За вас командиры думают.

- Даже невест подбирают! По вкусу, по характеру! - ! иронически поддакнул Тарасов.

- Ты все шутишь. Как это у тебя получается? На выпуск" ном шутил: на плохоньком катеришке палубу драить согла" сен, лишь бы в море быть.

- Так ведь с шуткой жить легче! Давно доказано!

Кудряшов чувствовал все усиливающуюся потребность поделиться своими мыслями об Иване Ильиче. Встретив сегодня Витьку, он искренне обрадовался, надеясь, что в лице старого, друга найдет понятливого слушателя и искреннего советчика. Но сейчас Евгений вдруг понял, что не может рассказать ему всего. Существовала какая-то стенка, которая выросла между ними за годы разлуки и удалила их друг от друга.

Виктор встал с бревна, потянулся. С нижнего яруса мельницы послышались голоса:

- Говорили тебе, не оставляй на виду, прячь подальше. Это Генка с Борисом стибрили. Ну, гады, я вам покажу, как чужие бычки подбирать!

- Они всегда на чужбинку норовят накуриться.

- "Норовят, норовят"! Сам не будь растяпой! Космонавт! - Раздался звук подзатыльника.

- Кажется, мы их бычок выкурили, - шепнул Виктор И громко спросил: Братва! Закурить есть?

Ребятишки от неожиданности на секунду замерли, а потом, как по команде, юркнули в щель стены.

- Не понимаю, что тебя держит в городе? - сказал Тарасов. - Тянет в село? Собирайся и переезжай! Проще простого!