– У нее работы много, дома дел полно.
Чушь понесла. Я понял: что-то неладно, и поставил условие: я помогу тихо уладить ситуацию, знаю, что делать. Но займусь проблемой только, если мать Лиды сама придет ко мне с просьбой.
Глава двадцать седьмая
Ксюша заплакала.
– Она совсем с ума сошла.
И выложила то, что я вам уже сообщил. На момент визита ко мне Ксении Елена неделю не ночевала дома, ее новый любовник тоже не появлялся. Старшая дочь понятия не имела, куда подевалась мать.
Высоковский встал и начал ходить по кабинету.
– Я согласился поговорить с вами за деньги. И теперь отрабатываю гонорар, выдаю чужие тайны, даже не поинтересовался у вас, зачем частным сыщикам эта информация. Окажись я сейчас на вашем месте, мог бы подумать: экий подлый старикашка. Живет вон в каких хоромах, мог их продать, переехать в меньшие, а на разницу тихо существовать. А он! Мерзавец, чем занимается, хорош врач, торгует секретами пациенток!
Я замахала руками.
– Таких мыслей в моей голове нет! Я знаю о болезни вашей жены, она прикована к инвалидной коляске. В небольших апартаментах такому человеку трудно жить, дверные проемы, коридоры, санузел очень узкие. Если въезжать в пятиэтажку, то в ней лифта нет, как на улицу погулять выбраться? Вы один не сумеете с проблемой справиться. Наверное, получаете пенсию, но на нее даже продуктов не купишь. И вы рассказываете о друзьях, большинство из которых умерло.
Юрий Петрович подошел ко мне и погладил меня по плечу.
– Спасибо.
– То, что вы сообщили и еще расскажете, никогда не станет достоянием прессы, – договорила я.
Высоковский сел напротив меня.
– Ксения ничего не знала ни о Дэдди, ни о Косте. Только имена, ну и примерный возраст. Возникает вопрос: парни молодые, зачем им Елена, тетка пятнадцатой свежести? Ответ напрашивается сам собой: деньги. Я попросил Ксюшу обыскать комнату матери, проверить: на месте ли драгоценности. Еще велел съездить на дачу, посмотреть, целы ли картины, столовое серебро, пообещал помочь Лиде, приказал не выпускать ее на улицу. Написал справку для школы: мол, Лидия сломала ногу, сейчас находится в клинике. Ксения заверила, что в школе у сестры теперь новые равнодушные педагоги, они не станут беспокоиться о девочке. Так и получилось. Через день Ксюша сказала, что в квартире все цело. Коробки с ювелирными изделиями не тронуты. В шкафу, в белье, лежит мешок из-под обуви, набитый валютой. Ох уж эта женская манера прятать деньги в трусиках и лифчиках. Ну самое надежное место, правда?
Я смутилась: у самой на полочке среди нижнего белья спрятана коробочка с купюрами. Налички немного, основная сумма в банке.
– Кое-какие привычки неискоренимы, – улыбнулся Юрий Петрович. – Спустя день Ксения отправилась на дачу. На участке жила пара, она сторожила дом, занималась садом. Жена рассказала дочери хозяев, что дней восемь-девять тому назад Елена Николаевна заявилась на фазенду. Провела там какое-то время, потом ушла в лес. Назад хозяйка не вернулась, но сторожиха не заволновалась. Она честная баба, муж у нее работящий, непьющий. Но супруги не очень сообразительны и никогда не лезут в дела господ. Приехали, уехали? Хорошо. Велели на даче прибрать, посуду помыть? Выполнили. Ушла в лес и не вернулась? Значит, так Елене захотелось.
Ксюша вошла в особняк и сразу увидела диктофон, который лежал на консоли в прихожей. На нем была приклеена записка: «Только для Ксюши». Девушка включила устройство.
Юрий Петрович встал и открыл бар.
– Могу ли я предложить вам фужер коньяка?
– Спасибо, я за рулем, – отказалась я.
– Вас не шокирует, если я налью себе глоток? – спросил Высоковский.
– Ни в коей мере, – ответила я.
Хозяин вынул бутылку.
– До сих пор даю платные консультации. Порой мне преподносят подарки. Что чаще всего дарят?
– Выпивку и конфеты, – усмехнулась я, – моя близкая подруга Оксана хирург, она иногда говорит: «Почему никто не догадывается врачу вкусной колбаски или сыра притащить? Ну не пью я, а конфет дома на три жизни хватит».
Юрий Петрович кивнул.