Коза на роликах

– Да! Кирилл Назарович родной отец Наташи Бедровой. Он потому и театр организовал. Только из-за дочери. Все инстанции прошел, доказал, что необходимо для детей досуг соорудить, эстетическое воспитание приплел, патриотическое, даже национальный вопрос задел. Ему в конце концов пошли навстречу, а потом и вовсе его идеей какая-то шишка загорелась и во всем стала Кирюшу прикрывать: свет у артистов отключить? Во имя высокой идеи, пожалуйста! В принудительном порядке к репетиции призвать – пожалуйста! Ах, на вас кто-то жалуется? Прикроем, только работайте! И Кирюша зажегся. Только в драмкружок его доченька не пошла – больно мелко для звезды ее размаха. А тот и не сильно упрашивал. Он уже жил своим детищем. Костюмы шил, сценарии сам писал, артистов по всем дворам искал, а когда находил, носился с ними как с писаными торбами. У Натальи же дела совсем из рук вон плохо пошли. Отчим ушел на пенсию, как ни топала Наташенька божественной ножкой, остаться на заводе ни в какую не согласился. Да и мать за него горой встала:

– Ты что, хочешь отца совсем в могилу загнать? Сколько ему можно на вредном производстве горбатиться?

А Наташина звезда все не загоралась. Тут попался девице журнальчик с интервью одной знаменитой актрисы. Оказалось, та начинала свой путь с какого-то затрапезного драмкружка! Наталья рванула к Кирюше. Однако время было упущено – Кирюша уже насквозь пропитался флюидами настоящего искусства и бездарностей, даже в лице собственной дочери, видеть на своей сцене не желал.

– Пап, ну хорош из себя Довженку корчить! – злилась Наташа. – Чего я, Козу эту плешивую не сыграю?

– Не плешивую!! Не плешивую!! – свирепел режиссер. – Ты знаешь, какие у меня девочки ее играют? Кристина! Конфетка!! Девочка в театральный собирается! И она пройдет! Потому что она – искра! Тебе этого никогда не понять. Вот приди, приди к нам, посмотришь! Это же актриса! Это же… это же что-то… особенное!

– Ну прям у тебя все такие особенные… – скривилась Наталья.

– Да! И Кристина, и Юля! На Юлю посмотри! А Римма? Она еще у нас не занимается, но я ее затащу! Я у нее свет отключу, воду перекрою, зимой отопление не дам… всему подъезду не дам! Но она у меня будет!.. Потому что – звезда!!

Вот этого Кириллу Назаровичу совсем не надо было говорить. Годами выстраданная, больная спесь просто перекрыла Наталье кислород. Она стала задыхаться. И с той минуты она не могла дышать спокойно. На репетицию она пришла… Пришла, и ей стало еще хуже – она встретила Хлебова. Не то чтобы она в него сразу же влюбилась, но он был именно тем мужчиной, из того, придуманного ею звездного мира, уверенный, улыбчивый, беспечный и всеми обожаемый. И он, как и Наташа, заблудился в этом подземелье плебеев. Она это увидела сразу, только он не собирался этого замечать и совсем не выделял ее из остальных. Напротив, он весело шутил с Кристиной, ворковал с Юлей, и все вместе они громко хохотали неизвестно над чем, может быть, над ней, над Наташей? Она стала ходить туда постоянно, даже затесалась в их круг, но с ней никто так не шутил и не смеялся – легко, закидывая голову.

– Вот они, мои звездочки… – тыкал ее в бок папаша, и она видела, каким теплом плавятся его глаза. Дышать становилось совсем невыносимо.

Она даже несколько раз ездила с ними на дачу к Хлебову. На даче ей совсем не понравилось: все приседали перед мамой Иннокентия, красивой женщиной, которая вместе с молодежью пела, смеялась, скакала через костер и ела шашлыки. Тогда вечером они все уселись возле костра, Хлебов взял гитару и стал тихонько перебирать струны.

– Алла Викторовна! Садись ближе, а то там темно… – позвала Юля.

– Мне не темно. Мне светло… – усмехнулась мать Хлебова. – Вот я, Юлечка, с тобой сижу, и мне светло, потому что ты светлый человечек.

– А что такое – светлый? Это, что ли, волосы когда белые? – наивно спросила Кристина.

– Ну… как бы тебе объяснить… Бывают и волосы светлые, а человек сам темный. Вот я знаю, что Юля не способна на темные дела, значит, она светлая.

– А я? – подскочила Кристина.

– И ты! Ты еще дите, но пока неплохое дите, светлое.

– А я? – подошел Толик Кислицын, близкий школьный друг Хлебова.

– Ну-у-уу, ты-то прямо солнышко! У тебя вообще сердце собачье.

– Кобель, значит! А я? – надменно усмехнулась Наташа.

– А вас я, девушка, еще очень плохо знаю, – вежливо улыбнулась Алла Викторовна и закричала сыну: – Иннокентий! Ты сейчас нам спалишь все шашлыки!

После той поездки на дачу снова наступил приступ удушья, и Наташа знала только один способ от него избавиться.

– Завтра ко мне на дачу, Кристина, ты с нами? – бросил как-то Хлебов, уже собираясь домой.

– А ка-а-аак же! – шутливо возмутилась девчонка. – Кто меня собирался учить самозащите без оружия? Не отвертишься!

Как она посмела с ним так разговаривать? Это только Наташа могла себе позволить с Хлебовым такой тон, потому что лишь она была особенной, не такой, как они все.