— Slavische Bagage alles muss weg[23]
, — вспомнились ему слова Зигфрида фон Каше, немецкого посла в Загребе. Он подробно излагал Дитеру планы переселения в Хорватию двухсот тысяч словенцев на земли восьмисот тысяч сербов, убитых или изгнанных в Сербию. Перед поездкой Дитера на Козару Каше, правда, изменил свой первоначальный замысел: словенцы вместо Хорватии будут посланы на принудительные работы в Германию; то же относится и к сербам, которые не будут перебиты в боях; на работу будут принимать и хорватов, добровольцев; таких добровольцев в Германии есть уже свыше ста тысяч.Дитер смотрел на колонну пленных, воображая, как она прибывает в Германию, на фабрики, которые задыхаются от нехватки рабочей силы, ибо почти все немцы на фронте.
— Господин майор, господин майор! — услышал он чей-то голос. Навстречу ему бежал запыхавшийся и простоволосый солдат с фуражкой в руке.
— Что случилось, Ганс?
— Господин майор, мы схватили крестьянина, который уверяет, будто он не крестьянин, а хорватский офицер, хоть на нем и крестьянская одежда.
К ним подходил человек в накинутом на плечи кожухе, с растрепанными волосами. Лицо его, заросшее бородой, было черным и грязным. Похоже было, что он с трудом держится на ногах.
— Как тебя зовут? — спросил Дитер.
Человек пробормотал что-то, ища взглядом, на что бы присесть. Он и в самом деле выглядел измученным и несчастным.
— Бандит?
— Нет, господин майор, — ответил человек по-немецки. — Я хорватский офицер из полка Рудольфа Римича.
— Этого полка не существует, — сказал Дитер.
— Он существовал, господин майор… Полк поглавника… Разве вы меня не узнаете? Мы с вами встречались на банкете в Баня Луке, перед отправкой на Козару.
— И правда, черт возьми, — вспомнил Дитер. — Вы…
— Йозо Хорват, — подсказал человек.
— Как вы здесь очутились?
— Меня взяли в плен и вели на расстрел, но я бежал. Целую неделю скрывался в лесу, пока не выбрался.
— Где ваша форма?
— Я ее бросил — в форме идти было нельзя, крестьяне бы меня убили.
— Откуда у вас их одежда?
— Треснул крестьянина дубиной по голове, оглушил его и снял с него куртку и штаны. Фуражку я бросил, но его шляпу не подобрал, некогда было.
— Господи боже! — только теперь изумился Дитер. — Это и в самом деле вы! Неужели можно так измениться за одну неделю?
— Я точно из могилы вышел. Счастлив, что выбрался живым.
— Явитесь к Франчевичу, — сказал Дитер. — Он здесь. Надеюсь уже сегодня увидеть вас в форме.
— Господин майор, если бы мне кто-нибудь показал…
— Ребята, помогите ему найти своих, — приказал Дитер. — Они там, на тех холмах… До свидания.
Дитер двигался по ущелью, вдоль реки, вместе с солдатами, ехавшими на лошадях, на телегах с поклажей — провизией, боеприпасами, одеялами, посудой, плащ-палатками. На одной телеге он приметил подушки, скатерти, домотканые ковры, бидон и бочонок. Подъехала телега с Гансом, рядом с которым подскакивали на ухабах шахматная доска и этюдник майора. Если Дитер и ненавидел войну (был ли он, гитлеровский офицер, способен на это?), ненавидел ее из-за того, что она мешала ему стать художником. Ему казалось, что таланта у него сколько угодно, не хватает ему только времени, так как офицерские обязанности выматывают его и утомляют. Все же он не терял надежды: даже в этом аду он найдет в себе силы выразить себя и, возможно, сопричислиться к лику самых знаменитых художников своей страны, тех, которым больше повезло, так как они не шагали по трупам, а создавали свои произведения.
Снова он наткнулся на пленного. Это был крестьянин, малорослый и чумазый, с обтянутыми скулами и ввалившимися глазами, весь в лохмотьях.
— Господин майор, он утверждает, будто знает фюрера.
— Ja, jawohl[24]
, — сказал человек в лохмотьях.— Sprechen Sie deutsch?[25]
— Ja, ich spreche deutsch[26]
, — подтвердил пленный и сказал, что выучил немецкий язык в австро-венгерской армии, перед первой мировой войной. С Адольфом Гитлером познакомился в унтер-офицерской школе: он служил в коннице, Адольф — в пехоте. Шесть месяцев они прожили в одной казарме, их койки стояли рядом.— Когда это было?
— В девятьсот тринадцатом.
— Значит, вы хорошо знаете Гитлера?
— Прекрасно знаю. Он часто нам рассказывал о своей тяжелой жизни, о мучениях… в детстве…
— Каков он был как солдат?
— Да солдат как солдат, сударь.
— Наверно, вы знаете об этом побольше?
— По правде сказать, сударь, поведения он был не наилучшего… Вы уж не обижайтесь.
— Говорите, говорите.
— Он был дерзкий, сударь, не хотел слушаться офицеров. Однажды пустил офицера матом. Его часто наказывали и сажали на гауптвахту за ссоры. Из школы его выпустили капралом перед самой войной. Больше я его не видел.
— Вы это не выдумали?
— Нет, сударь, — пленный начал шарить у себя за пазухой. — У меня и письмо есть. Вот! Письмо Гитлера, сударь.
Дитер узнал почерк. Это действительно было письмо Гитлера, написанное в давние времена из Вены в Боснию: капрал Гитлер пишет капралу Луичу. Пишет, как повздорил с унтер-офицером, дал ему пощечину и отправился на гауптвахту.
— Идемте со мной, — сказал Дитер. — Сегодня вы будете моим гостем.