Козара

— Я, дочка, говорю правду, и еще добавлю: если будете воевать, как воевали ваши предки в давние времена, никакая сила вас не возьмет, никакая вас беда не одолеет. Только дружно все соберетесь, и бог вас благословит.

— Они в бога не верят, — сказал старик, опиравшийся на палку.

— Не бери греха на душу, Йован, — сказал Новак. — Давно сказано: придет время, залезут люди в мышиные норы, которые станут им дороже золота, и начнут верить в дьявола. А я вам скажу так: после каждого бунта на Козаре долго еще страдал народ, лезли на него и гады всякие, и мор, и чума, и зараза, и другие несчастья, но больше всего наших людей умерло на колах и на виселицах. Так, должно быть, уж нам на роду написано.

— Смотри, накаркаешь, отец, — сказал Лазар. — Что, мой непоседа цел?

— Который?

— Да Бошко.

— Ну как же, вернулся, герой, и всем рассказывал, как ходил на бункер. Говорит, разбежался и не заметил, как очутился перед самыми окопами, а солдаты, мол, начали по нему стрелять, но пули его не брали. И еще, говорит, наткнулся в поле на убитого солдата, снял с него винтовку и сумку с патронами, а ботинки, мол, снять не смог, потому что мертвец окоченел и ноги у него не сгибались. Правду говорит, мошенник?

— Правду, — сказал Лазар.

— Я с ним вместе был, — сказал малый. — Точно, взял карабин, а сам едва удрал.

— Весь в Бошко, в прадеда, — сказал Новак.

— А как мать?

— Зайди, повидайся с ней.

— Времени нет.

— У тебя вечно его нет. Мы недалеко.

— В другой раз, старик. Некогда.

— А она расстроится, если узнает, что ты тут был. У нас все хорошо, слава богу, здоровы и не голодаем. Зерно есть и овец режем. Нет, правда, соли и муки, но кто об этом теперь вспоминает? Можно и так прожить… А твоя сноха, малый, вот-вот родит.

— Интересно, кто будет, мальчик или девочка?

— Дай бог, чтоб был здоровый, а мальчик или девочка, все равно.

— А что Джюрадж? — спросил Лазар.

— Да он теперь комитетчик, — улыбнулся Новак. — Все ходит от сельбища к сельбищу, помогает молодым бабенкам да вдовушек навещает. Никогда ему лучше не жилось. Столько мяса жрет, что опять два раза осрамился.

— А моя мама как? — спросил малый.

— Все о тебе сокрушается. Без конца твердит, что больно ты молод еще, что слабенький и что дурень, зазря жизни лишишься.

— Это мы еще посмотрим, — заметил малый. — Ты ей передай, что у меня все хорошо, пусть не беспокоится.

— Идем, — сказал Лазар. — Передай, старик, привет всем нашим и берегись самолетов.

Новак стоял, опершись на палку, и смотрел им вслед. Он не сводил глаз с сына, сравнивал его с героями народных песен: широкоплечий, ноги длинные, шагает решительно, да и офицерская форма, снятая с убитого врага, сидит на нём ладно.

— Счастье, что у меня такой сын, — прошептал он, когда Лазар скрылся за деревьями. Потом старик повернулся в ту сторону, где остались бабка Симеуна, Даринка и внуки, и пошел к ним.

— Привет, Скендер! — громко поздоровалась Анджелин, пожимая руку высокому, статному мужчине в деревенской куртке.

Они присоединились к Скендеру. За ним, перешептываясь, шли юноши, девушки и женщины.

Народ быстро прибывал. Толпа волновалась, покачивалась. Слышались оживленные разговоры. Люди были одеты по-разному — в домотканые пиджаки, кожухи, а то и в мундиры, принадлежавшие ранее полицейским. Мятые шляпы, крестьянские шапки и шахтерские кепки, сдвинутые на затылок, кое-где папаха и даже жандармская фуражка, линялая и заплатанная, драные штаны, протертые локти, босые ноги — все говорило о лишениях, бедности, нищете. Но люди казались счастливыми: никто не унывал, не отчаивался. В своих отрепьях они выглядели веселыми, крепкими, полными сил…

Скендер прочитал приказ Шоши о всеобщей мобилизации. Лазар шагнул в толпу.

— Кто ко мне? Подходи сюда!

— Нам нужны парни, — сказала Анджелия.

— Почему это парни? — спросил женский голос. — И мы пойдем. Возьмешь меня, Лазар, будь ты неладен?

Он узнал голос.

— Анджелия, пиши меня — Лепосава Мачак идет на фронт.

Это была Лепосава, вдова, все еще красивая, несмотря на перенесенное горе. Лазар частенько думал о ней, особенно по ночам, когда его одолевала тоска.

— Подожди, Лепосава, — сказал Лазар. — Сначала мы запишем мужиков, а если не хватит…

— Хватит их или не хватит, а я иду с вами, — решительно отвечала Лепосава. — Сил нет смотреть, как вы отступаете. Докуда же бежать будете, горе мое горькое? Если вы не можете их одолеть, одолеем мы, бабы, вот те крест… Так, что ли, бабы?

— Твоя правда, Лепосава!

— Пойдем воевать?

— Пойдем, Лепосава!

— Товарищ, ты меня записал?

— Пиши и меня, товарищ, да сохранит господь твою руку.

— А ты знаешь, кто пишет? Это же турок!

— Да хоть и турок! Пиши, турок!

— Записывай и меня, благо твоей земле Скендербеговой…

— И меня, Скендер!

— Подождите, люди, не все сразу, — сказал Скендер медленно, как бы с трудом произнося слова, словно целую ночь он ворочал колоды. — Встаньте в очередь и подходите один за другим.

— Ой, люди, неужто это и впрямь турок?

— А как же, я его знаю. А ты что, по говору не слышишь?

— Как тебя зовут, товарищ?

— Трбулин Мирко.

— Иди к Лазару. А тебя как, парень?

— Божо Вукота.