Козара

Пока он читал, к нему подошел солдат в сдвинутой на затылок шапке и сказал, что пленных отвели на сборный пункт.

23

Козара побеждена, повторял он, но без всякой радости. Побеждены люди, а лес остался. Деревья стоят, а людские головы падают; он оглядывал пригорки, овраг, немое пространство. Листья и травы здесь, а людей нет; он шел все дальше в глубь леса, озирающийся и настороженный. Черное сияние леса страшило его, как ни неприятно было в этом признаваться. Он боялся холмов, лощин, оврагов, склонов, замерших в мрачном блеске, под тяжелым солнцем. Кроны некоторых деревьев были белые, точно покрытые инеем; они резко выделялись среди зелени, как пряди седины. Горные склоны румянели от солнца. Похоже, что солнце заходит. Свет его слепит. Где-то щебечет птица; это производит странное, неестественное впечатление, усиливая у майора Дитера, которому казалось, что он заблудился, чувство одиночества.

Далеко впереди, где поднимались горные вершины, слышался грохот. Артиллерийская подготовка перед наступлением пехоты, прочесывающей лес. На самом высоком холме зеленый край леса касался голубой завесы неба и растворялся в синеве. Полотнища тени беззвучно застилали холмы все выше и выше, солнце медленно опускалось за спины гор, в пропасть. На восточном склоне были освещены уже только вершины, багряные от закатных лучей. К ним, будто залитым кровью, поднималась, как мутная вода, полоса тени, в которую погружались кроны деревьев и травы полян. Горы тонули в темном море…

Это, должно быть, Медняк, подумал Дитер и вынул карту, но смотреть на нее не стал. Его внимание привлекла огромная черная птица, летевшая вдоль долины. Это был ворон; он махал крыльями тяжело и устало; казалось, он вот-вот рухнет на землю. Он каркал, и Дитеру почудилось, что ворон летит с поля битвы, с кровавого побоища, наевшись падали. Именно так он и выглядел: пресыщенный, погребально черный, омерзительный стервятник.

Написать этот лес и птицу, которая летит над долиной, шелестя крыльями, точно кружит над разверстой могилой, думал он, запоминая движения ворона, шелест крыльев и перьев. Разве эта зловещая птица не самое страшное предостережение?

Потом он увидел толпу пленных. Это были крестьяне, оборванные, промокшие, напуганные; опустив головы, они плелись, едва передвигая ноги, не произнося ни слова. Наблюдавший за ними Дитер чувствовал, что им безразлично, куда их ведут и что их ждет; у них был вид людей, покорившихся судьбе.

Больше всего было женщин и детей. Дети держались за руки матерей, за их юбки или путались под ногами у взрослых, бегая вокруг колонны. Женщины окликали их, хватали и тянули к себе, чтобы они не убегали. Некоторые тащили детей на руках, иногда даже по двое. Одна женщина несла на плече колыбель.

— Что там, в колыбели? — спросил Дитер. — Не несет ли женщина вместо ребенка ручной пулемет?

— Bist du Mutter? Komm hier[21].

Женщина остановилась в нерешительности. Она не поняла.

— Bist du Mutter?

Он хотел сказать ей, чтобы она поставила колыбель на землю и показала, что внутри, но ощутил, что это будет грубо и ненужно. Все-таки он поднял руку и прикоснулся к гладкой поверхности колыбели, на которой было вырезано и закрашено зеленой краской изображение маленькой птицы на ветке. Женщина замерла, забыв о тяжести своей ноши. Видимо, от страха она отняла руку. Колыбель перевесилась у нее на плече и упала на землю перед Дитером.

Из нее выпал ребенок, запеленатый в тряпки, из которых выглядывала маленькая белая безволосая головка с черными глазенками. Майор отшатнулся — ему показалось, что ребенок упал ему под самые ноги, под подошвы сапог. Он почти закричал:

— Поднимите ребенка, возьмите его!..

Женщина медлила, не понимая его; он нагнулся и сам положил ребенка в колыбель, на подстилку, прикрыв его тряпьем. Почувствовав запах нечистых пеленок, он поднял колыбель и протянул ее женщине; но так как она по-прежнему не решалась подойти к нему, он шагнул к ней и поставил колыбель на плечо, с которого она только что упала.

— Die Mutter, nicht wahr?[22]

Женщина онемело глядела на него во все глаза.

Дитер сунул руку в карман и вытащил что-то завернутое в коричневую бумагу.

— Возьмите, — сказал он. — Это шоколад, это шоколад, — повторял он, суя плитку женщине, которая пятилась, мотая головой, точно ей предлагали змею. Она не хотела брать шоколад и была настолько упорна в своем нежелании, что даже заплакала. Тогда Дитер бросил плитку в колыбель, на пеленки; женщина всхлипнула, а он отступил, разведя руками в знак сожаления о том, что не смог ей объяснить, что хотел.

Он оставил женщину и пошел дальше.

Снова вперед, вдоль Млечаницы, в глубь леса…

Солдаты гнали пленных толпами. Крестьян. Женщин. Детей. Людей с оружием не было. Это его удивляло. Куда подевались эти сотни, даже тысячи людей, которые по нескольку раз в день атаковали их из леса? Где они? Неужели все прорвались на запад? Не окажется ли весь этот поход через горы пустым и бесполезным предприятием?