Козел отпущения

У Матфея нет горы, но крутизну он сохраняет. То есть евангелисты обращают на нее особое внимание. Она увеличивает высоту падения. Чем с большей высоты падают свиньи, тем более поразительной будет сцена. Но Евангелия не заботятся о живописности, и не ради зрелищного эффекта все они говорят о крутизне. Можно было бы еще прибавить функциональную мотивировку: чем длительнее свободное падение, тем окончательнее исчезновение свиней – им уже не удастся выплыть и доплыть до берега. И это тоже правда; крутизна нужна для реалистичности сцены, но ведь и забота о реалистичности тоже не очень характерна для евангелистов. Есть другая вещь, более важная.

Те, кто хорошо знаком с мифологическими или религиозными текстами, сразу же узнают – или должны узнать – эту тему крутизны. Точно так же как побиение камнями, падение с высокого утеса имеет коллективные, ритуальные и карательные коннотации[59]. Это социальная практика, крайне распространенная в античном мире, равно как и в так называемых примитивных обществах. Это один из способов жертвенного убиения, который позже превратился в способ казни – такой, как, например, сбрасывание с Тарпейской скалы в Риме. В греческом мире периодическое умерщвление ритуального фармака иногда осуществлялось таким же способом – например, в Марселе: несчастного заставляли броситься в море с такой высоты, чтобы он наверняка погиб.

Два главных способа ритуального умерщвления почти эксплицитно фигурируют в нашем тексте – побиение камнями и падение с высокого утеса. Все члены коллектива могут и должны бросить камень в жертву. Все члены коллектива могут и должны одновременно подступить к осужденному и загнать его на край утеса, оставив ему единственный выход – вниз, на верную гибель.

Оба способа сходны не только коллективным характером казни, но и тем, что в обоих случаях все участвуют в уничтожении «анафемы», но никто не вступает с ним в прямой физический контакт. Никто не рискует оскверниться. Все индивиды в равной степени делят и невиновность и ответственность. Легко констатировать, что это же сохраняет силу и относительно всех прочих способов традиционной казни, в особенности – всех форм оставления на верную гибель (exposition), одним из вариантов которого является распятие. Но в этом отсутствии физического контакта с жертвой важнее всего не суеверный страх осквернения, а то, что эти техники умерщвления решают проблему, принципиальную для обществ с зачаточной или несуществующей юридической системой, то есть для обществ, еще пропитанных духом личной мести и вследствие того часто сталкивающихся с угрозой нескончаемого насилия внутри сообщества.

Эти способы казни лишают всякого предлога жажду мести, так как устраняют всякое различие в индивидуальных ролях. Все гонители здесь действуют одинаковым образом. Всякий, кто захотел бы отомстить, будет вынужден мстить всему коллективу. Кажется, что в этих формах единодушного насилия временным (но реальным, а не только символическим) образом возникала сила Государства, еще не существующего в обществах данного типа.

Коллективные способы смертной казни так хорошо решают данную проблему, что нам сначала трудно поверить, что они могли спонтанно возникнуть в человеческих сообществах. Кажется, что раз они так хорошо приспособлены к своим задачам, то, значит, их должны были заранее продумать, прежде чем реализовать. У нас всегда наготове либо современная иллюзия функционализма, полагающего, будто орган создается благодаря потребности, либо более древняя иллюзия самих религиозных традиций, которые всегда готовы указать изначального законодателя, человека со сверхчеловеческой мудростью и авторитетом, который подарил сообществу все его основные институты.

На самом же деле, все, скорее всего, происходило иначе. Нелепо думать, будто такого рода проблема формулируется теоретически прежде, чем решится на практике. Но этой нелепости не избежать, если не понимать, что решение может возникнуть до формулировки проблемы, и не понимать, какой именно тип решения может предшествовать проблеме. Разумеется, речь может идти только о спонтанном эффекте козла отпущения. В момент пароксизма конфликтного миметизма фокусировка на единственной жертве может стать настолько мощной, что все члены группы постараются участвовать в ее убийстве. Коллективное насилие такого типа спонтанно приведет к тем формам единодушной, эгалитарной и равноудаленной казни, которые я только что описал.