Козел отпущения

-- Думаю, что нет, -- сказал я. -- Что в этом пользы? И к тому же ты не хотела их разбить. Тебе просто не повезло.

-- Но ведь в Виллар ты меня теперь не возьмешь, да? -- спросила девочка.

-- Почему бы и нет?

На лице Мари-Ноэль была растерянность.

-- Это удовольствие, -- сказала она. -- Ты не заслужил удовольствие, если разбил ценную вещь.

-- Ты же не хотела разбить эти фигурки, -- сказал я. -- Вот в чем разница. Главное, что теперь надо сделать, это попробовать их починить. Может быть, найдем в Вилларе мастерскую.

Она покачала головой.

-- Сомневаюсь.

-- Посмотрим, -- сказал я.

-- Я не упала бы, если бы не руки, -- сказала Мари-Ноэль. -- Я оперлась о пол возле самого столика, и у меня ослабли запястья. Я кувыркалась раньше в парке миллион раз.

-- Ты выбрала неподходящее место, -- сказал я, -- вот и все.

-- Ага.

Она жадно всматривалась в мои глаза, словно хотела получить подтверждение какой- то невысказанной мысли, но мне нечего было ответить ей на немой вопрос, да и вообще нечего больше сказать.

-- Мне снова одеться, да? -- спросила она.

-- Да. И спускайся вниз. Скоро десять.

Я зашел в гардеробную и взял пакет с осколками.

Внизу машина уже стояла у входа, а в холле меня ждала Рене.

-- Надеюсь, я вас не задержала? -- сказала она.

В голосе ее звучало предвкушение победы и уверенность в себе; то, как она прошла мимо меня на террасу, спустилась по ступеням, то, как она двигалась, как, взглянув на солнечное, безоблачное небо, пожелала доброго утра Гастону, стоявшему у , говорило яснее ясного о ее возбуждении и желании добиться своего. Декорации были установлены. Шел ее выход. Впереди ждал успех. А затем на террасу выбежала, догоняя нас, Мари-Ноэль в белых нитяных перчатках, с белой пластмассовой сумочкой, свисавшей на цепочке с руки.

-- Я еду с вами, тетя Рене, -- сказала она, -- но вовсе не для удовольствия. Мне надо сделать очень важные покупки.

Никогда еще не приходилось мне видеть, чтобы апломб так быстро уступал место растерянности.

-- Кто тебе сказал, что ты едешь? -- воскликнула Рене. -- Почему ты не пошла заниматься?

Я поймал взгляд Гастона и прочел в нем такое понимание, такую тонкую оценку ситуации, что мне захотелось пожать ему руку.

-- Тете Бланш удобнее заниматься со мной днем, -- сказала Мари-Ноэль, -- и папа рад, что я с ним еду. Да, папа? Можно, я сяду спереди, а то я укачаюсь?

В первую минуту я подумал, что Рене вернется в замок, столь сокрушительным был удар по ее планам, столь полным провал ее надежд. Но после секундного колебания она взяла себя в руки и молча забралась на заднее сиденье.

Мне не к чему было волноваться, найду ли я дорогу в Виллар. Как всегда, из затруднения меня вывела правда.

-- Давай притворимся, -- сказал я Мари-Ноэль, -- будто я впервые в этих местах, а ты моя проводница.

-- Давай! -- воскликнула она. -- Как ты хорошо это придумал!

Чего проще?

В то время как, покинув Сен-Жиль, мы ехали по проселочным дорогам среди мерцающих под октябрьским небом золотисто-зеленых полей, я думал, как легко и радостно дети погружаются в мир фантазии; не будь у них этой способности к самообману, умению видеть вещи в ином свете, чем они есть, вряд ли им удалось бы вынести свою жизнь. Если бы я мог, не нарушая веры Мари-Ноэль в отца, раскрыть ей правду, сказать ей, кто я на самом деле, с каким жаром она отдалась бы игре и стала бы моей соучастницей, моей доброй феей, как помогала бы мне своим колдовством, подобно джинну из .

Вскоре мы покинули волшебный мир полей, лесов и ферм, песчаных дорог и тополей, роняющих листья, и покатили по твердому, прямому шоссе, ведущему в Виллар. Мари- Ноэль выкрикивала нараспев названия всех поворотов, единственная моя пассажирка продолжала молчать; лишь однажды, когда я резко затормозил, чтобы не налететь на идущую впереди машину, которая внезапно снизила скорость, и Рене кинуло вперед, она не удержалась и вскрикнула: , выдав свой гнев и раздражение.

-- Мы забросим тетю Рене к парикмахеру и припаркуем машину на площади Республики, -- сказала Мари-Ноэль.

Я остановился перед небольшим заведением, в витрине которого красовалась женская голова, покрытая кудряшками, словно барашек перед стрижкой, и раскрыл заднюю дверцу.

Рене вышла, не сказав ни слова.

-- К которому часу вы будете готовы? -- спросил я, но она не ответила и, не оглянувшись, вошла в парикмахерскую.

-- По-моему, тетя Рене сердится, -- сказала Мари-Ноэль. -- Интересно, почему?

-- Неважно, Бог с ней, -- сказал я. -- Продолжай указывать мне дорогу, ты забыла -- я здесь в первый раз.

Присутствие Рене сковывало нас, но теперь настроение мое, как и у девочки, стало праздничным. Возле ряда грузовиков мы нашли место, где поставить машину, и, позабыв предупреждение насчет блох, окунулись в рыночную толпу.