Козел отпущения

-- Что вы сделали? Что случилось? -- спросила Рене; за ее спиной, держа рюмку коньяка, которого я не хотел, стоял встревоженный и огорченный Гастон.

-- Мои часы упали в костер, -- сказал я, -- там, возле голубятни. Мне не хотелось их лишиться, я наклонился, чтобы поднять их, и обжег руку. Сам виноват. Полез, как дурак, в огонь. Что может быть нелепей!

-- Вы что -- не понимали, к чему это может привести? -- спросила Рене.

-- Нет, -- ответил я, -- я не знал, что огонь такой горячий.

-- Чистое безумие, -- сказал Поль. -- Ты же мог вытащить часы палкой, любой деревяшкой, которая валялась у костра.

-- Мне это и в голову не пришло.

-- Вы, должно быть, стояли очень близко к костру, если часы упали в самую середину, -- сказала Рене.

-- Да, очень. Дым попал мне в глаза. Я ничего толком не видел -- это тоже меня подвело.

-- Я позвонил доктору Лебрену, он уже едет. Первое, что он спросил, -знает ли Франсуаза. Я сказал: . Он предупредил, чтобы мы ни в коем случае ничего ей не говорили. Такая вещь очень ее расстроит.

-- Все будет в порядке, -- сказал я. -- Мне уже не больно. Бланш сотворила чудо.

Я поискал глазами Бланш, но она исчезла. Избавила меня от боли и ушла.

-- Одно ясно, -- сказал Поль, -- в таком виде ты завтра стрелять не сможешь.

-- Первое, о чем я подумал, -- сказал я.

Все сочувственно смотрели на меня. Гастон с досадой поцокал языком.

-- А вы так любите охоту, господин граф, -- сказал он.

Я пожал плечами.

-- Ничего не поделаешь, -- сказал я, -- на этот раз поохотятся без меня. Во всяком случае, часы я спас. Они лежат там где-то, в золе.

-- И все это ради каких-то часов! -- сказала Рене. -- Никогда не слышала о таком глупом, бессмысленном поступке.

-- И часы-то не золотые, мадам, -- сказал Гастон. -- Золотые часы господина графа все еще в починке в Ле-Мане. Господин граф надевал свои старые стальные часы, те, что месье Дюваль подарил ему на совершеннолетие.

-- Поэтому-то я и не хотел расставаться с ними, -- сказал я. -Сентиментальность.

Наступила странная тишина. Все молчали. Гастон поставил рюмку с коньяком на стол, минуту спустя Поль предложил мне сигарету.

-- Что ж, -- сказал он, -- хорошо, что все обошлось, могло быть и хуже. Пострадала в основном тыльная сторона кисти, кромка рукава даже не загорелась.

Все это время Мари-Ноэль стояла молча. Жаль, если я ее напугал.

-- Не смотри на меня так серьезно, -- улыбнулся я. -- Все в порядке. Я скоро встану.

-- Вот твои часы, -- сказала она.

Подойдя поближе, Мари-Ноэль вынула руки из-за спины и подала мне черные от копоти часы. Я не заметил, как она за ними выбегала. Должно быть, это заняло у нее всего несколько минут.

-- Где ты их нашла? -- спросила Рене.

-- В золе, -- ответила девочка.

Я протянул к ней левую ладонь, взял часы и положил их в карман.

-- Давайте забудем про все это, -- сказал я. -- Я поднял тут хорошенькую суматоху. Хватит на одно утро. Ленч уже остыл. Давно пора начинать. Должно быть, уже второй час. -- Я задумался. -- Франсуаза удивится, почему я не зашел к ней. Лучше будет, если ей передадут, что я ушел с Робером и еще не вернулся. И пусть кто-нибудь заткнет рот этой Шарлотте, вечно она выбалтывает все маман, там, наверху. Уходите, оставьте меня одного. Я есть не буду. Когда приедет Лебрен, проводите его сюда.

Я устал, на душе было скверно. Рука болела, но не так, как раньше, не столько на самом деле, сколько в воображении: с ужасающей ясностью я видел перед собой воспаленные, нежные ткани моей обожженной кисти. Я закрыл глаза, и все снова вышли. Некоторое время спустя раздался звонок, и минуты через две надо мной склонилось немолодое бородатое лицо доктора Лебрена в пенсне на большом носу; рядом с ним с отчужденным видом стояла Бланш.

-- Что это вы натворили? -- спросил доктор. -- Мне сказали, что вы валяли дурака с огнем.

Хоть мне и наскучило это повторять, я покорно пересказал ему все с самого начала и, чтобы подкрепить свои слова, вытащил из кармана часы.

-- Да, не очень разумно, -- сказал он, -- однако кто в своей жизни не делал глупостей? Давайте посмотрим, что там. Мадемуазель Бланш, размотайте, пожалуйста, повязку.

Бланш спокойно взяла мою руку в свои, и они вместе ее осмотрели. Доктор смазал ожог какой-то мазью, которую он принес с собой, и снова перевязал руку, сделав из бинтов кокон; к моему большому облегчению, ни он, ни Бланш не причинили мне боли. Она все еще не оставила меня, но теперь была глухой.

-- Ну вот, -- сказал Лебрен, -- так вам будет удобней. Ничего серьезного, уверяю вас, через несколько дней вы и места того не найдете, где был ожог. Мадемуазель Бланш, повязку надо менять два раза -- утром и вечером, и я думаю, все обойдется. Меня больше волнует, что завтра вы не сможете стрелять.

-- Чепуха, -- сказал я, -- вы прекрасно обойдетесь без меня.

-- Боюсь, что нет. -- Он улыбнулся. -- Вы -- как ходовая пружина в этих часах. Если она не работает, весь механизм выходит из строя.