Козел в огороде

— Ну, этого я уже не знаю…— раздумчиво ответил Евстафий Родионович.— Вряд ли, однако, бывают такие глупые наводчики.

— Чего же он, по-вашему, удрал от вас, если не чувствовал за собой вины?

— А он нас забоялся,— весело вставил свое слово парень.

— Значит, все-таки вы его знаете? — накинулся на парня Табарко.— Вот погодите, заставлю я вас говорить правду.

— Да нам и охоты нет брехать,— сказал парень,— хиба ж ми у незнакомого стали бы билеты просить?

— Значит, он вам братенок? — настаивал начмилиции.

— Тьфу на такого братенька,— отвечал парень,— на кой нам сдался такой братенька? Человек без стыда и без совести! Середь нас таких николы не водилось.

— А вот я поймаю этого самого Козлинского да устрою ему с вами очную ставку,— живо у меня признаетесь.

— Да бросьте задаваться, товарищ начальник, не устроите нам очную ставку.

— Как так не устрою?

— Да не поймаете вы этого Козлинского, и все тут.

— Это еще что за разговоры?

— И вовсе не разговоры, а мы его раньше поймаем. Не сойти мне с этого места! А не мы, так наши братеньки его поймають и на все времена, сучьего сына, актерствовать переучат.

— А небось злы на него за то, что вас выдал? — спросил Табарко, думая прицепиться с другого конца.— Небось таких приятелей-переметчиков вы и пристрелить готовы при оказии?

Тут парень скинул наземь мерлушковую шапку и, наступив на нее ногой, сказал высоким голосом:

— Вы, товарищ начальник, можете ваше дело делать по закону, и мы вам про ваших товарищей милицейских дурного слова не скажем. Так и вы, прохаем вас, чести нашей не чепайте. Мы нашу честь берегем и никому ее поганить не дадим. Не было у нас фискалов и не будет. А коли той приблудный ахтерик вислужиться перед начальством захотел и нам за нашу милость отплатил черной неблагодарностью, то ему пощады от нас нема во веки веков!

— Аминь! — подхватили остальные хлопцы и тоже повскакали со своих мест.

Глава четырнадцатая Массовый психоз

Обычно, дойдя до этой сцены в своих изысканиях и умозаключениях, умники впадали в остросатирический и обличительный тон. Послушав их, можно было подумать, что вот, мол, какие ясные головы, какие пристальные, дальновидные, тонкополитические умы. Стоило им только окунуться в самую гущу знаменитого случая — и тотчас же все расставлено по местам, каждому нагорело по заслугам. И нет никакой запутанности — ясно все как майский день. Только одного не могли уразуметь простачки — почему же раньше, когда случай не пришел еще к своему финалу, наши умники сидели тихомолком и никакой своей проницательности не проявляли. Даже некоторые из них, вроде, например, фининспектора Гжимайло или бухгалтера Мацука, мягко говоря, тоже влопались в веселенькую историю. И тот и другой домишки-то пустопорожние у комхоза откупили, в надежде на иностранную концессию! И пусть теперь не заливают, будто это предприятие было с давних времен их заветным желанием. Нечего сказать, хорошенькое желание: покупать заведомую дрянь, гнилушки, а не дома, которые по ночам даже фосфоресцируют, дома, уже приспособленные обывателями для известных надобностей, ввиду их полной непригодности хотя бы служить растопкой. Нет, пусть себе умники не очень умничают. Их в любую минуту самих можно взять на заметку. Дайте только срок.

Однако простачки до времени помалкивали, стремясь выпытать как можно больше фактов для того, чтобы в ином месте и в иное время самим выступить во всеоружии и показать себя перед другими еще более проницательными, дальновидными, тонкополитическими умниками.

Вот почему никем не перебиваемые умники, так сказать, первого призыва разошлись вовсе.