Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

Джихангир давно ушел в свои мысли, он не глядел на лесную дорогу, вилявшую среди древесных стволов, не видел квадратных спин тургаудов впереди него, зато чутко прислушивался к неровной поступи коня, спотыкавшегося под ним о навалы бурелома, или приседавшего на ногах, разъезжавшихся по снегу, успевшему пропитаться водой. И хотя до настоящей весны было еще недели две, а по утрам крепкий морозец сковывал оттаявший за день снежный наст, наращивая на нем острые ледяные гребни, женское ее дыхание уже сдувало с бледных лиц монгольских воинов остатки суровой зимы, возвращая им природную степную их смуглость. Саин-хан качался в седле с деревянными высокими спинками, позволявшем ему поворачиваться в любую сторону без особых помех, покрытом арабской попоной, похожей на небольшой плотный ковер с узорчатым золотым рисунком и отороченный по краям шелковой бахромой.

Вокруг высились непроходимые леса с единственной дорогой через них, пробитой неизвестно кем, сбоку которой прятались под толстым слоем снега бездонные не замерзающие болота. Под ним шел вороной конь с белыми чулками до коленных чашек и с такой же звездой посреди лба. Он не менял масть коней с тех пор, как стал по воле курултая во главе с каганом Угедэем, верховным правителем монгольской империи, джихангиром всего монголо-татарского войска с примкнувшим к нему неисчислимым количеством кипчаков. Кипчаки населяли земли, завоеванные еще Священным Воителем, составляя основную массу войска и неся на себе в походе главные нагрузки, они представляли собой кочевых киргизов, казахов, таджиков с древними персами и хорезмийцев с каракалпаками и самаркандцами, а еще абескунцев, саксинов, буртасов и куманов. И прочие народы, имя которым была — тьма.

Эти люди первыми шли в бой, подгоняемые монголами, их военачальниками, из небольшого племени «монгол», откуда был родом Священный Воитель, дед саин-хана, которых во всем войске набралось бы едва четыре тысячи. Они поднимались по лестницам на крепостные стены, заполняя своими трупами глубокие рвы под ними, первыми врывались в побежденные города и без понуканий делились добычей, попавшей в их руки, подавая пример остальным степнякам.

Татар в войске Бату-хана было около тридцати тысяч, они тоже занимали в нем не последние места. По этой причине кипчаки были обыкновенным сырым мясом, насаживаемым неприятелем на стрелы и копья как бараний шашлык на железный прут, поджариваемым кипящей смолой или обдаваемым живым кипятком для того, чтобы оно лучше прожарилось или проварилось. Они набежали в орду перед походом Бату-хана в земли урусутов в надежде на добрую поживу вместе с кавказскими племенами из беднейших в основном слоев населения среднеазиатского и центральноазиатского регионов. То есть, из харакунов, черни, среди которой попадались караиты, самые смелые воины из одноименного племени. Сам Великий Потрясатель Вселенной служил простым работником у хана из их среды, он приказал этих караитов выделить в особые части. И теперь они или показывали пример храбрости воинам из разных племен, первыми бросаясь на неприятельские полки, или вместе с монголами шли позади прочих кипчаков, понукая их на взятие неприступных крепостей остриями своих пик.

Впереди послышался громкий возглас одного из тургаудов — воина передовой сотни, которые часто исполняли роль дневных телохранителей при первых лицах в орде:

— Байза!

Это означало внимание. Саин-хан натянул повод, поморгал веками, сгоняя с глаз пелену задумчивости, и зорко всмотрелся между спинами воинов и лошадиными крупами, загородившими обзор дороги. К нему неторопливо подъехал Субудай-багатур на саврасом жеребце, он ездил за внуком своего господина, ушедшего в мир иной, как нитка за иголкой, точно так-же, как держался за господином много лет назад. Звание багатур дал ему еще Великий Потрясатель Вселенной, у которого Субудай служил правой рукой, масть коней он тоже не менял, предпочитая придерживаться, как и саин-хан, одной, выбранной раз и навсегда. Только внук Священного Воителя выбрал для себя вороную масть с белыми отметинами, а Непобедимый саврасую, любимую масть бывшего господина. Такое правило было у их Учителя при его жизни, и они переняли его без раздумий.

Но сейчас Бату-хан даже не повернул в сторону Субудая головы, увенчанной китайским стальным шлемом с высоким шишаком, он не спускал глаз с туга — штандарта Чингизхана с рыжим хвостом его коня под острием копья, застывшего на месте. Кругом продолжала властвовать тишина, не нарушаемая даже треском веток, лишь где-то в стороне прозвучали кипчакские восклицания, приглушенные сырым воздухом, лесным массивом и расстоянием:

— Боро!

Это означало на их языке, что кто-то должен был уйти прочь. И сразу за первым возгласом последовал второй, едва слышимый, и снова на том-же языке:

— Гих, боол!