Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

Очнувшиеся от забытья сипаи бросились врассыпную не хуже прузей, мурзы не знали, в какую сторону направлять удары сотен, шатких от кобыльего молока и тяжелого сна. Начался вертеп, какой случился в старую охоту, когда Вятка с Прокудой, Звягой, другими ратниками вырезали ножами больше четырех тысяч смалявых огарян с десятками дородных сотников и нескольких темников. В этот раз охотники, воспользовавшись паникой в стане врага, растворились в ночи так-же бесследно, успев закидать за собой ветками вход в тайный лаз и затворить крепостные ворота на кованые запоры. И пока мурзы искали во тьме испарившиеся на глазах тьмы урусутов, горожане по другую сторону стен успели собрать поезд и пустить его по Жиздре к новому месту поселения.

Но главным событием в оставлении городка невольными сбегами оказалось исчезновение князя Василия Титыча, он пропал из под заботы матери, княгини Марьи Дмитриевны, до последнего не спускавшей с него глаз. Она надеялась, что сын переменит решение остаться в городке вместе с добровольцами и отплывет с горожанами, чтобы на новом месте возглавить родовую ветвь вятичей. А по достижении зрелого возраста суметь отомстить поганым за унижения, понесенные от них, как это делал со степняками его отец. Но все произошло не по надеждам княгини, малолетний князь успел возмужать, превратившись за месяц из отрока в юношу, способного принимать решения самостоятельно, он растворился в ночи еще до отхода княжьего ушкуя от берега, не попрощавшись с матерью. Вятка послал кметей в разные концы крепости, они обыскали все углы и детинец до подвалов в нем, и вернулись ни с чем.

Воевода решил, что Василий Титыч скорее всего укрылся в каком-нибудь пустом доме, чтобы уйти от материнских увещеваний, а ей сказал, что наследник мог уплыть раньше в другой лодке, и что искать его теперь бесполезно. Добавил, что если ордынцы услышат на реке шум, они вцепятся в поезд мертвой хваткой, и она решилась на отрыв княжьего ушкуя от берега, медлить с которым было уже нельзя. Гребцы опустили весла в воду и лодка будто исчезла под покровом ночи. А утром горевать о наследнике стало некогда, осада кипчаками стен началась с едва пробившимся сквозь вершины деревьев первым лучом, коснувшимся обгорелых остатков деревянных строений. Сам князь объявиться перед людом так и не пожелал, предоставив решать судьбу соплеменников новому богу, которому молился по наставлению матери и святых отцов. То ли он обрядился в простую лопоть воя и, смешавшись с дружинниками, сгинул на ночной охоте, то ли его привалило в каком погребе горелой балкой.

Остаток ночи прошел спокойно, защитники Козельска понимали, что с зарей наступит их последний день, и если они не погибнут на стенах, то озверелые мунгалы не оставят в живых никого, отомстив за постыдно долгое стояние и за убитых соплеменников. Отыскав среди лопоти в сундуках чистую справу, они облачились в нее и, собравшись на площади перед головешками от детинца, выслушали в свете факелов сначала иноземную молитву о стойкости духа и о спасении, прочтенную митрополитом Перфилием, не покинувшим с монахами паству в трудный час. А после совершили древний вятский обряд поклонения Перуну, Яриле, Сварогу и другим богам, встав на колени перед деревянными истуканами, не тронутыми в центре площади никем. Никто из воев не коснулся вместительных братин, стоявших на дубовых бочках с медами, вытолканных из княжьих подвалов, у них просто вышибли днища и вылили содержимое на землю, чтобы врагу нечем было отпраздновать победу.

Не осталось в крепости и скота с птицей, порезанных и съеденных горожанами незадолго до наступления скорбного дня. Княжеские с боярскими и купеческими драгоценности, а так же отобранные у мунгал во время охоты, собранные в ларцы и баксоны, притапливали теперь добрым весом днища крепко сбитых лодок, уходящих по реке все дальше от городка. Ордынцам не доставалось ничего, чем могли бы поживиться. Ни один из добровольцев не взялся искать угла, чтобы соснуть до рассвета хоть чуток, не разошелся по истобам для последнего поклона родным пепелищам. Все было исполнено после отхода ушкуев от края взводного моста. Лишь надежда, вера и любовь объединили горожан в единое целое, эти чувства согревали их жарче костров, разведенных на площади в разных ее концах.