Кожа

У соседней подворотни за мной увязалось существо, чувствовавшее себя так же, как и я. Существо было бежевым, грязным, с подпалинами на обвисших голодных боках. Уши у существа висели тряпочками. На задней лапе виднелись свежие следы зубов. Они еще кровоточили. Язык, розовый, покрытый пылью, свисал до земли. Капельки слюны скатывались, падали в пыль, превращались в мелкие серо-желтые шарики.

– Ну что, брат, невесело? – спросил я, стараясь оставаться надменным.

Существо не ответило, только вздохнуло как-то тяжко, с придыханием и тихим визгом, – подошло, уткнулось влажным холодным носом в мою сухую пыльную руку. Хвост существа, немного помедлив, завихлялся.

– Не дрейфь, переживем, – обнадежил я существо, трепля пальцами жесткую шерсть на теплой холке.

До магазина оставалось три квартала. Дальше мы пошли вместе. Я закурил. В горле першило и ужасно, на грани умопомешательства, хотелось пить. Так мы проплелись еще с полквартала – существо и я.

В соседнем дворе было неладно. Я не понял сразу, в чем дело. Но было очень, очень неладно. Женский визг сверлил уши, переходя в протяжные завывания. Какие-то люди бестолково бегали по двору из стороны в сторону. Кто-то кричал. Полноватая женщина сидела на краю детской песочницы, держась за голову руками и раскачиваясь, словно в трансе. Время от времени она порывалась встать, наверное, чтобы бежать, но бессильно падала на жесткий бортик песочницы. Ее держали два мужика с безумными глазами.

– Эй, брат, ну-ка, подожди меня здесь, – приказал я существу, срываясь на бег.

Рядом с женщиной стоял мальчик. Стоял из последних сил. Грудь, живот и ноги в коротких шортиках были облиты какой-то ядовито-черной, вонючей, горящей и дымящейся гадостью. Мальчик тихо визжал, как поросенок под ножом. Я подскочил вовремя – он уже собрался падать. Я отклонился назад, с размаху схватил мальчика сзади под мышки и дернул на себя. Мальчишка повис, распластавшись спиной по моей груди.

– Сбивайте пламя, козлы! – заорал я, срываясь на хрип.

Какой-то мужик сорвал с себя футболку и стал хлестать мальчишку по рукам, по животу, по ногам. Но было поздно – гадость уже догорела сама, и тихо пузырилась вместе с остатками кожи.

Кто-то догадался вызвать скорую, и мне сказали об этом. А мальчик решил перестать дышать. Я бросил его спиной на брошенный кем-то плащ и, стараясь не касаться того, что осталось от кожи, стал делать то, что делал всю жизнь на моей проклятой работе. Только от моих больных не пахло горелым мясом.

Ребенок задышал, с криком и визгом.

– Ничего-ничего, – сказал я ему на ухо, – не лажай, мужик, дыши, уже недолго осталось!..

– Отвали, коллега, – услышал я за спиной, и покорно уступил место скоропомощной бригаде. Пока бригада разбиралась с мальчишкой, один из врачей решил разобраться со мной.

– Сколько по времени? – спросил он, прикуривая мне сигарету.

– Не помню, – честно признался я, – минут десять-пятнадцать, наверное. Живой?

– Нормалек, – сказал смуглый с донкихотовской бородкой доктор, – погрузили, в «девятку», в детский ожоговый потащим.

– Валяйте, – согласился я, – таскать вам, не перетаскать.

– Спасибо за заботу! Вижу, веселый у тебя выходной вышел.

– Веселее некуда.

Существо терпеливо ждало. Увидев, не проронило ни звука. Лищь хвост пошел медленными подобострастными волнами.

– Спасибо, брат, – улыбнулся я, коснувшись пальцами в запекшейся крови его жесткой холки.

– Полкило сосисок и пару шампанского, – сказал я продавщице в магазине.

Существо деликатно съело одну сосиску, облизнулось и отвернулось, искоса поглядывая на меня черным глазом.

– Прости, брат, я не могу взять тебя с собой, – с сожалением признался я и положил перед существом оставшиеся сосиски. Существо все поняло, грустно вздохнуло и повесило немолодую голову над грудой сосисок.

– Прости, прости меня, – прошептал я и зашагал в обратный путь.

– Ну что же, шампанское – это, в общем, неплохо. Но жаль, что теплое. У них там что, из холодильника не было? – недовольно сомкнула брови она. Она была ослепительна.

– Прости, прости меня, – прошептал я.

1997—2018, редакция текстов 2020.