Кожа

— Так… Ячейка шестьдесят три. Здесь все нормально. Анджела Доттер, множественные переломы грудной клетки. Рулевым колесом припечатало. Пятьдесят четыре — порядок. Пятьдесят пять — тоже все сходится. Вот еще один парень после той аварии. Лет двадцать, не больше…

Вдруг Экклмен охнул и взмахнул руками, словно опасаясь потерять равновесие. Карточки выпали у него из рук и рассыпались по полу.

— Ч-черт возьми… Не может быть!

— Что такое? — в один голос спросили Малдер и Скалли.

Экклмен снял с ноги трупа бирку и поднес ее к самым глазам.

— Деррик Каплан. Это он. Ничего не понимаю.

Труп лежал в напряженной позе. Невидящие бледно-голубые глаза были широко открыты Экклмен расстегнул пластиковый мешок и сразу стало понятно, что его так изумило. Кожа трупа была совершенно нетронутой.

— Ч-черт, — повторил Экклмен. — Похоже, любители падали обклевали кого-то другого.

— Как так?

Вместо ответа Экклмен бросился открывать нижние ячейки, награждая каждую цветистым ругательством.

— Я не виноват, — бормотал он. — Я тут ни при чем. Меня вообще здесь не было.

И вдруг он замолк, словно подавился собственными словами. Последний контейнер оказался пуст, как и все предыдущие.

— Мать твою так… Если эти сукины дети не воткнули огрызок поверх другого трупа — значит, его здесь и вовсе нет.

Малдер осмотрел длинный ряд открытых ячеек и с удивлением обнаружил, что скорее заинтригован, чем раздосадован.

— Мы можем хотя бы узнать, о ком идет речь? — спросил он.

— Скорее всего о том, кто лежал на месте Деррика Каплана, — логично предположила Скалли. — Мистер Экклмен, вы уверены, что в пятьдесят второй ячейке непременно находился один из погибших в ночь с пятницы на субботу?

Экклмен закивал, как механическая кукла, присел на корточки и стал судорожно копаться в рассыпанных по полу документах.

— Вот он! Некто Джон Доу. Поступил в блок интенсивной терапии с места аварии. И приметы практически те же — блондин, глаза голубые, только чуть помоложе. Да, вот еще — на правом плече большая татуировка, изображающая дракона.

— И он тоже скончался от ран, полученных в аварии, — продолжила аналогию Скалли.

Какое-то время Экклмен вчитывался в каракули врача, заполнявшего карту, потом покачал головой.

— Странно, но на теле Доу не было ни одного серьезного внешнего повреждения. Два интерна, которые пытались его откачать, так и не поняли, от чего он умер. Вскрытие планировали провести завтра, в восемь утра.

Скалли переглянулась с Малдером. Тело исчезло за пять часов до экспертизы! Здесь кроется что-то более серьезное, чем случайность или разгильдяйство.

— Пойду докладывать, — обреченно махнул рукой Экклмен. — Администратор, естественно, зажарит мою задницу себе на завтрак. И это будет ужасно несправедливо. Не я же обгладывал этот проклятущий труп…

Продолжая причитать, он медленно побрел из холодильного блока.

— Ну, ничего, — сказала Скалли, продолжая листать карточку. — В крупных солидных заведениях часто бывает кошмарная неразбериха. Но если что-то пропадает среди ночи, то, как правило, часов в восемь утра оно обязательно где-то всплывает. Во всяком случае, тех двух студентов следует разыскать. Если профессор Стэнтон заразился чем-нибудь от Джона Доу, в первую очередь, именно этим молодым людям следует сказать «спасибо». Хотя они, конечно, не подозревали, что выйдет такая штука.

«Да, — подумал Малдер, — теперь, когда исчезли и труп, и кожа, единственное звено, с помощью которого возможно восстановить цепь событий — два студента медицинской школы». Но все его вибрирующее от волнения нутро восставало против упрощенного подхода Скалли. Черный провал пустой ячейки в стене морга сулил открытия гораздо более удивительные, чем вирусная инфекция, пусть даже самая нетривиальная. Малдер чувствовал себя гробокопателем, у которого из-под носа увели труп, увешанный драгоценностями.

Джон Доу — вот ключ к разгадке тайны трагедии в реабилитационной палате!

5

Зеленые осколки битых бутылок сверкали в свете уличного фонаря, будто горсть рассыпанных изумрудов. Перри Стэнтон, расставив ноги для устойчивости, затуманенным взором рассматривал следы пребывания не в меру веселой компании на улице Бруклина…

И вдруг страшная боль ударила ему в голову, костлявые плечи задрожали под разорванным больничных халатом. Острые зеленые осколки манили к себе, обещая избавить от невыносимой муки.

Стэнтон запрокинул голову и издал глухой протяжный стон, надолго повисший в прохладном ночном воздухе. Мышцы ног судорожно напряглись, вынуждая жаждущее покоя тело двигаться вперед. Но Стэнтон все же сумел побороть этот порыв и рухнул на битое стекло, выгнув спину и широко раскинув руки.