Кожа для барабана, или Севильское причастие

Ферро несколько мгновений помолчал, глядя на два куска бумаги на полу, потом довернул голову в сторону, со странным выражением – ни гримасой, ни улыбкой – на морщинистом, испещренном шрамами лице.

– В этом вы тоже ошибаетесь, – произнес он наконец, как будто ставя последнюю точку в разговоре, и направился вдоль лесов к ризнице.

О Господи! Совершая насилие над собой, Куарт сделал последнюю попытку примирения. Он хотел, чтобы его совесть была чиста в час, когда всем и каждому придется получать по заслугам. Этому старику, подумал он, подавляя ярость, пропишут все, что положено. Семьдесят раз по семь лет.

– Я приехал, чтобы помочь вам, падре, – сказал он вслед священнику; сделав это усилие, он успокоился. Произнеся эти слова, он исполнил долг, предписываемый смирением и церковным братством. С этого момента не один лишь отец Ферро сможет чувствовать себя проводником гнева Господня.

Старый священник задержался перед главным алтарем, чтобы преклонить колена, и Куарт услышал короткий, резкий смешок, ничего общего не имеющий с юмором.

– Помочь мне?.. Не знаю, чем может мне помочь такой человек, как вы. – Вставая, он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Куарта, и его голос эхом отозвался под куполом храма. – Я хорошо знаю таких, как вы… Эта церковь нуждается совсем в иной помощи, которую вы не сможете вытащить из своих драгоценных карманов. А теперь уходите. Мне через двадцать минут крестить.

Грис Марсала проводила его до дверей. Куарт, призвав на помощь всю свою дисциплинированность и хладнокровие, чтобы не выдать досады и разочарования, выслушал без особого внимания ее попытки оправдать священника. На него сильно давят, говорила архитекторша. Политики, банки и люди архиепископа так и бродят вокруг, как стая волков. Если бы не упрямство отца Ферро, церковь бы уже давно снесли.

– Возможно, в конце концов ее все-таки снесут, – заметил Куарт, давая небольшой выход своим чувствам. – Благодаря ему. И с ним вместе.

– Не говорите так.

Она была права. Ему не следовало говорить подобных вещей. Абсолютно не следовало, упрекнул себя Куарт, вновь обретая самообладание и глубоко вдыхая аромат цветущих апельсиновых деревьев, буквально окутавший обоих, как только они оказались на улице. В уголке, образованном фасадом церкви и стеной соседнего здания, возле бетономешалки, орудовал лопатой рабочий. Куарт рассеянно скользнул по нему взглядом, шагая по площади рядом с архитекторшей.

– Я не понимаю его поведения, – проговорил он. – В конце концов, я на его стороне. Церковь на его стороне. Грис Марсала иронически глянула на него:

– Какую Церковь вы имеете в виду?.. Римскую? Или архиепископа Севильского? А может быть, самого себя?.. – Она недоверчиво покачала головой. – Нет. Он прав и знает, что прав. На его стороне нет никого.

– Это меня не удивляет. Похоже, он любит сам создавать себе проблемы.

– Их у него хватает. Его конфликт с епископом – это открытая война… Что же касается алькальда, то он грозит подать жалобу в суд: он считает оскорбительными выражения, употребленные доном Приамо по отношению к нему во время воскресной проповеди пару недель назад.

Куарт остановился, заинтересованный. В информации, полученной им от Монсеньора Спады, об этом ничего не говорилось.

– Что же он сказал?

Архитекторша усмехнулась углом рта:

– Он назвал его низким спекулянтом, недобросовестным священнослужителем и бессовестным политиком. – Она искоса взглянула на Куарта, ловя выражение его лица. – Вот так, насколько я помню.

– И часто он произносит такие проповеди?

– Только когда сильно разгорячится. – Грис Марсала помолчала, размышляя, – Пожалуй, в последнее время довольно часто. Он говорит о менялах, наводнивших храм, и так далее.

– О менялах, – повторил Куарт.

– Да. Среди прочих.

Куарт постоял, подняв брови, обдумывая услышанное.

– Что ж, неплохо, – заключил он. – Вижу, наш друг дон Приамо – настоящий специалист по части обзаведения друзьями.

– У него есть друзья, – возразила женщина. Потом, наподдав ногой пустую жестянку из-под пива, проследила за ней глазами. – Есть и прихожане: добрые люди, которые приходят сюда молиться и которые нуждаются в нем. Так что вы не можете осуждать его за то, что произошло между вами.

Она проговорила это с некоторой горячностью, от которой вдруг показалась Куарту моложе своих лет. Он раздраженно качнул головой.

– Я приехал не затем, чтобы судить его. – Он обернулся, чтобы обозреть обшарпанную звонницу церкви, хотя на самом деле – чтобы не встретиться глазами с американкой. – Это будут делать другие.

– Ну конечно. – Грис Марсала стояла перед ним, засунув руки в карманы джинсов, и то, как она смотрела на него, совершенно не понравилось Куарту. – Вы из тех, кто пишет свой отчет и умывает руки, верно?.. Вы ограничиваетесь тем, что приводите человека к претору. А уж другие говорят: ibi ad crucem[31].

Куарт изобразил удивление, смешанное с иронией:

– Я и не представлял себе, что вы настолько хорошо знакомы с Евангелием.

– Мне кажется, есть слишком много такого, чего вы себе не представляете.