Кожа для барабана, или Севильское причастие

— Может быть, и вам она нужна больше, чем вы сами думаете… — Она разжала руки, и волосы рухнули черной волной, закрывая шею и плечи. — Что касается меня, я не знаю, что мне нужно. Может быть, как вы говорите, эта церковь. Может быть, красивый и немногословный мужчина, который заставил бы меня забыть — или, по крайней мере, помог обрести дар равнодушия. И другой, старый и мудрый, который разрешил бы меня от этого проклятия — искать забвения самой себе. Зачем это?.. Пару веков назад быть католичкой было настоящей удачей. Это решало все: достаточно было откровенничать со священником и ждать. А теперь даже сами вы, священники, не верите себе. Есть такой фильм — «Дженни»… Вы любите кино?.. Там в какой-то момент главный герой, художник Джозеф Коттен, говорит Дженнифер Джоунз: «Без тебя я как потерянный». А она отвечает: «Не говори так. Не можем же мы оба быть как потерянные»… Вы и правда такой потерянный, каким кажетесь, отец Куарт?

Он повернулся к ней, оставив пиджак на подоконнике, не зная, что ответить. А луна — ее бледное отражение — смеялась над ним. И он спросил себя: как это возможно, чтобы женские губы улыбались так насмешливо и одновременно так нежно, так бесстыдно, и так робко, и так близко. И в тот миг, когда он собирался открыть рот, чтобы сказать что-нибудь — а что, он и сам не знал, — с ближних часов разнеслись по крышам одиннадцать ударов, и Куарт сказал себе, что, несомненно, Дух Святой только что сдал свое дежурство. О Господи. Он поднял руку — раненую руку — и протянул ее к лицу женщины, но сумел совладать с собой настолько, что задержал ее на полпути. И тут, сам не зная, что он испытывает — разочарование или облегчение, увидел, что в дверях стоит и смотрит на них дон Приамо Ферро.

— Слишком яркая луна, — сказал отец Ферро, Он стоял у телескопа, наблюдая небо. — Неподходящий момент для работы.

Макарена спустилась с голубятни, оставив их вдвоем. Куарт закрыл сундук Карлоты и, выпрямившись, застыл неподвижно, глядя на маленькую сухую фигурку в черной сутане, которую видел со спины.

— Погасите свет, — попросил старик.

Куарт выполнил его просьбу, и все — корешки книг, сундук Карлоты, гравюра Севильи XVII века, висевшая на одной из стен, погрузилось в темноту, почернело, слилось. Теперь окно и то, что виднелось за ним, выглядело иначе: как-то более четко и значительно. Ночь подчеркивала необыкновенную игру теней.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал Куарт. — Я покидаю Севилью.

Отец Ферро не отозвался, продолжая спокойно рассматривать небо. Его темный силуэт, обрисованный лунным светом, выделялся на фоне окна.

— Вероника, — наконец произнес он. — Я вижу Волосы Вероники.

Куарт подошел к нему. Телескоп стоял между ними, нацеленный в небо.

— Вон те тринадцать звезд, — указал отец Ферро. — На северо-востоке. Она пожертвовала волосами ради победы своего войска.

Куарт смотрел не на небо, а на устремленный вверх суровый профиль старика. Словно выполняя с опозданием его желание, освещенная башня Хиральды вдруг погасла, как будто растворилась в ночи. Несколько мгновений спустя, когда глаза Куарта приспособились к новой ситуации, ее темные очертания снова начали высвечиваться под луной.

— А вон там, подальше, — продолжал отец Ферро, — почти в зените, созвездие Гончих Псов. — Он произнес это название с бесконечным презрением к чужакам, вторгшимся в то, что любишь.

На сей раз Куарт посмотрел вверх и различил дальше к северу крупную звезду и рядом другую, поменьше, которые, казалось, вместе совершали свое космическое путешествие.

— Они вам несимпатичны, — заметил он.

— Да. Я ненавижу охотников. Тем более когда они работают на других… А эти, кроме того, еще и псы лести. Крупная звезда — это Кор-Кароли[61]. Галлей назвал ее так, потому что она светила особенно ярко в день возвращения Карла II в Лондон.

— Тогда пес не виноват.

Раздался приглушенный скрипучий смех старика. Наконец-то он повернулся к Куарту и взглянул на него — снизу вверх. В лунном свете ярко выделялась седина в его кое-как подстриженных волосах; они даже казались чистыми.

— Вы очень подозрительны, отец Куарт. А самым подозрительным здесь считаюсь я. — Он снова тихо засмеялся. — Я говорил только о звездах.

Он сунул руку в карман сутаны и достал сигарету из выпуклого латунного портсигара. Когда он наклонился над прикрытым ладонью огоньком, красноватый свет обрисовал шрамы и морщины на его старом лице, уже успевшую отрасти пегую щетину на подбородке, пятна на вороте и рукавах сутаны.

— Почему вы уезжаете? — Он загасил спичку, и теперь на фоне его сурового темного профиля тлела только раскаленная точка сигареты. — Вы уже нашли «Вечерню»?

— «Вечерня» — это не главное, падре. Им может быть любой из вас, или все, или никто. Его личность ничего не меняет.

— Мне хотелось бы знать, что вы расскажете в Риме.