Кожа саламандры (СИ)

-Вот, уж, никаких вселенских секретов я не выдал,- невозмутимо заявил мелкий нахал.

-Саот Темноликий!- с бешенством припомнила я тёмного бога,- конечно, если этот лиловоглазый понимает Труми, то он тоже менталист! Может и более сильный, чем я, недоучка. И наверняка мог сам покопаться в моей голове, чтоб определить моё самочувствие.

Моё раздражение снова не позволило мне трезво подумать, что я опять обижаю такими подозрениями, ничем не провинившегося передо мной, мужчину. Что все мои детские обиды равняют его с, оскорбившим меня, юнцом, заставляя думать, что он мог нарушить табу лекарей-менталистов и влезть туда, где обретаются воспоминания, никак его не касающиеся. Я даже на секунду забыла, что в беспамятстве невозможно увидеть чёткие образы и услышать мысли, а только определить эмпатический фон и, вкупе с расцветками ауры, определить нарушения в организме больного.

В мой возмущённый ментальный вопль влезли совершенно спокойные шиканья малыша.

-Тише, да тише ты, ламия бешеная,- не менталист он. Эмпат. Правда очень сильный.

-А как же он с тобой, трепач ты болотный, разговорился?- разобиделась я на ламию.

-Всё таки мог бы выбрать сравнение и менее болезненное. Мало меня рыбой дразнили?- кусая губы, подумала я.

-Извини,- неожиданно попросил прощения малыш,- я не подумал..

Он смешно почесал затылок здоровенной лапой, так смешно выглядевшей на тощей кисти и добавил тихонько.

-Он наш язык знает. У них там в тундре ещё живут плакальщики. Он обещал меня туда отвезти.

-Ты хочешь меня бросить?- растерялась я и тут же осеклась, подумав сколько лет провёл в этом болоте совершенно один, тот, кого я так глупо по-прежнему называю малышом.

-Это ты извини меня, Труми,- растерянно повинилась я, вылезая из воды и с нежностью глядя на сгорбленную спинку плакальщика, которому я, отправляясь на помывку, велела не пялиться на обнажённых принцесс, а смотреть за тем, чтоб наш гость не явился не вовремя.

Расчёсывая пряди ещё мокрых волос (сколько бы я их не сушила магией, они почему-то оставались всегда чуть влажными), я вернулась к наболевшей теме о своём трофее.

-Ой, это было так интересно!- обрадовался перемене болезненной темы о расставании, плакальщик,- сидхе не позволил Труми скушать саламандру. Сказал мясо ядовитое. И трогать его нельзя. И сам даже кожу резать не стал.

-А как же..?- влезла я, но Труми перебил.

-Он руку надрезал и накапал крови в бочажину,- чему-то хихикнул тот, очевидно, вспоминая чем-то насмешившие его действия сидхе,- а потом забулькал пальцами, как птенец гарги лапками гребёт и тут как навсплывало сосунов!

Я передёрнулась. Сосуны - самая неприятная тварь, что есть в Трясине,- для меня, так хуже всякой саламандры. Идя в болото, я даже на защитный комбинезон навесила дополнительных артефактов от этой дряни. Бордовые черви, с локоть длинной, круглыми присосками с обеих сторон трубчатого тела и обрамлявшими их коротенькими, вечно шевелящимися в поисках добычи, щупальцами. Они могли присосаться к любому живому существу и, пустив под кожу растворяющий плоть яд, высосать это заживо превращающееся в кисель тело.

-Бр-р-р-р!- у меня по телу мурашки побежали от отвращения.

-Он их палкой на берег натаскал,- не обращая внимания на моё брезгливое оханье, восторгался малыш.

-Прямо стоя в воде?!- ойкнула я.

-Да, нет, же,- непонимающе глянул на меня малыш, удивляясь моей неожиданной глупости,- левитируя.

Я снова покраснела.

-Эти сидхе,- я опять непонятно почему разозлилась на мужчину,- превращают меня в безмозглую блондиночку!

-Брюнеточки тоже бывают безмозглыми,- вмешался Труми в мои мысли, неожиданно обнаруживая совсем даже не детское ехидство,- особенно, когда им некоторые остроухие, мозги в сливочный крем превращают.

-Ах, ты, гадёныш хитрющий!- разозлилась я, ловя себя на том, как ловко этот болотный перевёртыш заставляет себя чувствовать нежным пушистым малюткой, имея на самом деле жизненный опыт непонятно скольких лет жизни.

Живя в этой трясине один, день за днём, он может и терял облик разумного существа, но сейчас очень быстро его восстанавливал, ставя меня в тупик таким быстрым и нежданным развитием. Ведь только недавно я нашла и приняла его такого маленького одинокого и миленького.. А тут гляди, эта зараза превращается в прожжённого ехидину.

Ехидина, тем временем, делала вид, что не замечает моего праведного гнева и возбуждённо, как пятилетний сорванец, дрыгая ножками, рассказывала, как дяденька-сидхе напихивал саламандрову пасть голодными сосунами, которые выпили мерзавку дочиста да несколько минут и благополучно почили в бозе.

Мысленно определив эту мерзость, с остальными чесменскими гадостями, в подданные Темноликого Саота, я пожелала почившим таких же розовых видений, как у меня. Раз уж они так постарались на благо меня, любимой.

И, наконец закончив свой утренний туалет, я подкралась к плакальщику со спины и пихнув его легонько за скользкие шуточки, которые он себе позволял, спросила вслух.

-И где же теперь кожа саламандры?