Кожа времени. Книга перемен

— Чепуха, — отвечают те, кто не любит умствовать, — американская мечта всегда была простой, доступной и одной на всех. Это — дом в пригороде: сакральный очаг, семейная родина и свобода от посторонних, — если, конечно, не течет крыша.

Приезжая на Запад, китайские туристы интересуются всеми стандартными достопримечательностями, дорогими покупками и обычными домами в пригороде, которые они фотографируют до тех пор, пока хозяева не пригласят на кофе или не вызовут полицию. Концепция собственного дома на своей земле, да еще и не в деревне, кажется приезжим из Китая увлекательной, романтической, даже крамольной. Невиданная роскошь заурядной американской недвижимости, воплощенной в четырех стенах и крыше, убеждает их в достоинствах демократии несравненно больше, чем статуя Свободы.

Теперь я их понимаю. Но на новенького меня до дрожи удивляла безудержная тяга к собственному дому. Иррациональная, как и любая другая страсть, она связывала владельца тридцатилетними путами и служила залогом социальной стабильности. Когда на тебе висит громадный долг, не побунтуешь. Поэтому власти, к какой бы партии они ни принадлежали, всегда поощряют домовладение — налоговыми льготами и одобряющим вниманием. Не город и не село, а пригород владеет душой Америки и ее карманом.

Я долго об этом не догадывался, потому что привез из Старого Света привязанность к городской жизни и пренебрегал ее окрестностями. Мечтая быть в центре событий, я провел первые американские годы в Манхэттене, не понимая тех, кто стремился сбежать на окраину. Борьба центростремительных и центробежных сил заняла пятнадцать лет. Победу последних определила музыка. Каждую весну мне не давали покоя карибские напевы, доносившиеся по ночам из могучих динамиков, встроенных в автомобильный багажник. Из этих песен я узнал, что значит по-испански «Corazо́n», и бросил наш остров сокровищ.

Я по-прежнему горячо люблю Манхэттен, но уже четверть века любуюсь им с другого берега Гудзона. Чего я никак не ожидал, так это того, что река окажется еще и метафизическим рубежом. С городом нас разделяет всего миля, но вряд ли Стикс шире. Сразу выяснилось, что я переехал не в другой штат, а в другую страну, и на этот раз — уж точно в Америку.

Многие из моих соседей не бывали в Нью-Йорке, да и не смотрели в его сторону. В будни они работали, в выходные сидели на крыльце собственного дома, покидая его только по воскресеньям ради церкви. В нашем городке их было две. Протестантская — для тех, кто побогаче, католическая — для остальных. Поскольку я не принадлежал ни к одной, то бывал в обеих. Первой, в нормандском стиле, командовала чернокожая дьяконесса, второй, с почти венецианской кампанилой, заведовал толстый священник, который благословил наших котят в день святого Франциска. Хотя наш городок разбогател из-за джентрификации, католиков в нем меньше не стало, а протестантский храм закрылся, и навсегда, ибо на его месте вырос особняк корейского нувориша. Обо всём этом я знаю только потому, что здесь стоит мой дом, и это всё меняет.

— Разница между своим жильем и снятым, — решусь сказать, — такая же, как между законной женой и подругой: в обоих случаях нами управляет сила собственности.

Загадочная, как гравитация, невидимая, как радиация, она меняет нас исподтишка и быстро. Поначалу меня больше всего удивила стена: столько кирпичей, и все мои. На самом деле они, как и всё остальное от крыши до подвала, принадлежали банку, но тихая гордыня не проходила. До тех пор я владел только книгами, напрочь забившими этот самый подвал, а тут — два этажа постройки, в которой разворачивается новая жизнь.

Прошла четверть века, новизна стерлась, но союз укрепился. Особенно после того, как мы посадили на клочке собственной земли благоуханную розу по имени Оклахома, простодушные ромашки и куст черной смородины, без листа которой нельзя солить сыроежки.

Дом, однако, сложная машина, которая требует постоянной заботы, социальных навыков и экзотической эрудиции. Одна канализация сложнее Канта. И дело не только в деньгах. Богатые тоже плачут, когда в их виллах таки течет крыша. Хуже всего владельцам стомиллионных особняков на Лонг-Айленде. Такие страхуют от ураганов по той же ставке, что океанские корабли.

В обмен на несуразные траты и бесконечные хлопоты дом наделяет хозяина труднообъяснимым, но всем понятным чувством уверенности. Деньги летучи, но дом твердо стоит на основательном фундаменте, скорее на черепахе, чем на трех китах.

Лишь обзаведясь домом, я проник в корневой идеал недвижимости. Она стремится привязать, а лучше пригвоздить тебя к месту, чтобы ты смог его по-настоящему освоить: фут за футом и сезон за сезоном. Срастившись со своим домом, американцы редко его покидают. Шестьдесят процентов жителей США обходятся без заграничных паспортов, да и почти всем остальным они нужны, чтобы провести неделю у теплого моря в Мексике.