Кожаные перчатки

Но мне не пришлось рассказывать о том, как у нас было на заводе, как мы, бывало, бедствовали от того, что некому было показать ребятам и девчонкам, как брать на дорожке старт или ставить блок в волейболе. Конечно, было вовсе некстати подвергать сомнению высказанную начальством идею. В воздухе сразу похолодало. Юрий Ильич прервал меня, перевел разговор на другое, поставил на место:

— Ты у нас, Коноплев, известный спорщик… А как спортивная форма? Тренируешься достаточно? Смотри — ответственность на вас, в связи с поездкой, возлагается немалая!..

Наш старик был верен себе. Аркадий Степанович, конечно, не пошел с гостями в столовую. Не пожелал он и ждать, пока откушает начальство. Ровно в три часа, секунда в секунду, ударил гонг первого раунда. В дверь столовой просунулась чья-то физиономия: «Аркадий Степанович велел сказать — начинаем!» Половиков поднял глаза и руки вверх, выражая высшую степень недоумения и молчаливого осуждения столь явного сумасбродства строптивого старика. Юрий Ильич неприязненно на него взглянул, дожевывая на ходу, покинул столовую. Хорошее начало было явно и безнадежно испорчено.

Контрольные матчи проходили интересно. Темпераментно, весело отработал на ринге Арчил, так и не давший своему сопернику, белокурому киевлянину Мише Косенко, ни мгновения передышки. Сашка излишне почему-то волновался вначале, никак не мог наладить бой, да и не хотел вовсе считаться с его замыслами кузбасский забойщик, жилистый и смелый парень с чудной фамилией Коврига. Только в последнем раунде сказалась классическая Сашкина школа, и все пошло как по маслу.

Юрий Ильич, сидя у самого ринга, в центре комиссии, делал пометки в массивном коричневом блокноте, разложенном на коленях. Члены комиссии тоже делали пометки в блокнотах. Половиков — сама озабоченность, почему-то с полотенцем на плече, хотя ни одного боксера, кроме меня, ему выводить на ринг не надо было, а я не выступал, — ни на шаг не отходил от комиссии, что-то поминутно подшептывал, разъяснял. После боя легковесов, полного изящества, непринужденности, Юрий Ильич, посуровев, потребовал к себе Аркадия Степановича. Тот подошел. Разговор между ними велся, как подобало, вполголоса, но под конец они оба сорвались: «Наша задача — задавить на ринге! А это ж балет какой-то…» — сказал, багровея, Юрий Ильич. «Глупости, перестаньте! — резко махнул рукой старик. — Не мешайте, пожалуйста, работать!..»

Настал черед средневесов. На ринг вышли Вася Герберт и Геннадий Ребиков. Никто не сомневался в том, что эта встреча — чистая формальность. Вася — чемпион страны, боксер отважный, бурный, могучий, грозный представитель того течения в советской школе бокса, которое начинало властно господствовать на ринге, — бокса без тонкостей, атлетического, атакующего. Ребиков, правда, второй призер чемпионата, но всерьез его едва ли стоило принимать. В первом раунде тогда, на чемпионате, был прерван их матч. Повредил бровь ленинградец — оно и к лучшему для него…

Разительно несхожи были эти боксеры. И не в пользу северянина. Вася — плотен, кряжист, с налитыми выпуклыми мышцами, того бронзового тона, который дает загар и отменное здоровье. Геннадий — стройный, белокожий и вроде и мышц особенных не видно.

Полный контраст их физиономии. Ростовчанин Васька давно приобрел в жестоких драках, начатых, конечно, еще в укромных уголках своего родного города на Дону, черты боевые, устрашающие: мощные надбровные дуги, сплюснутый нос. У ленинградца — лицо интеллигентное, тонкое, будто никогда и не прикасались к нему тяжелые кожаные перчатки.

С симпатией я относился к своему соседу по комнате. И стало немного жаль парня. Теоретик и философ ты, разумеется, несравненный, и среди нас тебе тут нет конкурентов. Но на ринг вылез, ей-богу, зря. Выбьет сейчас Васька все твои философские мысли — и дело с концом…

Двух мнений не было. По-моему, мало кто и смотрел на ринг. Я видел, как Юрий Ильич, сидя вполоборота к рингу, что-то говорил членам комиссии и те согласно кивали головами.

В дверях опустело, персонал санатория, насмотревшись, пошел по своим делам.

Был уверен в легком исходе боя и сам Вася Герберт. И кто укорит парня за то, что хотелось ему, благо безопасно, показать себя с самой выгодной стороны?

Он начал встречу спокойно, я бы даже сказал, элегантно. Вася демонстрировал, подобно манекенщицам при показе мод, отточенность и непринужденность движений, с той, правда, разницей, что каждое такое движение, по кошачьи вкрадчивое, грозило в любое мгновение обернуться дробью быстрых, частых ударов или, что еще хуже, хлестким, как бич, одиночным ударом, внезапным и беспощадным, до которых ростовчанин был жаден.

Это было почти красиво. Я старался не смотреть на то, что делает на ринге Геннадий. Не хотел я злорадствовать, но думалось, что наверняка мой мудрый соседушка выглядит сейчас неважно…

Кончился первый раунд, ничего не случилось. Ясно, Вася намерен еще немного покрасоваться, поиграть, как кошка с мышью. Хвастун! Но понять человека можно…

Второй раунд. Ростовчанин сосредоточен, губы сжаты, движения энергичны, темп возрос.