У меня было неважное настроение. Черт его знает, наверное, начинал сказываться шок, который я получил вчера, сталкиваясь всюду нос к носу с изображением этого идолка, с которым надо драться.
— Не злись, — сказал Геннадий, — я же вижу…
— Я не злюсь, — пожал я плечами, — просто этим шпанятам пора делать уроки. Правда, мальчики? Я очень беспокоюсь, Гена, что они не успеют сделать уроки. Это плохо кончается. Сегодня не сделаешь урока, завтра еще что-нибудь… Так вырастают лоботрясы, если не спохватиться вовремя. Общество не может оставаться равнодушным…
— Перестань!..
— Ты черствый человек, — я уже не мог остановиться, — ты равнодушен к судьбе буржуазных мальчиков. Сегодня они смотрят на советского боксера, завтра… Представляешь, что может быть? Предложи им немедленно отправиться вон в ту кирху, замаливать грехи. Или это костел? Не знаю, как это у них называется…
— Я тоже не знаю. Перестань…
— Не знаешь? Какой же ты капитан команды? Тогда пусть идут к черту. Надеюсь, ты знаешь, как послать их к черту?..
Удивительно, как я нервничал перед этим боем. Не надо было ехать. Раз все равно решил уйти с ринга, к чему эти прощальные гастроли и все такое. Я не артист, слава богу. Это артистам нужны прощальные гастроли: они получают хризантемы и венки из лавровых листьев. Я боксер и получу, в худшем случае, по морде, а в лучшем — сам набью физиономию. Кому это надо?
Я предложил Геннадию пойти поискать магазин с сувенирами. «Куплю Татьяне что-нибудь смешное, все съездил не зря…»
Мы шли по улице. Сладковато и остро пахло бензином, полированные дождем машины шипели по мокрому асфальту, полицейский в черной крылатке величаво поднимал жезл, и зонтики и поднятые воротники спешили на переходе покорно и приученно.
Голубоглазая девица, с прилипшими к щекам мокрыми прядями, в упор столкнулась со мной, вгляделась, улыбнулась, помахала рукой в перчатке.
— Ты пользуешься успехом, — сказал Геннадий. — Держу пари, что это проститутка.
— Не завидуй, — сказал я. — Девчонка просто приняла меня за боксера. Знаменитого боксера, которого завтра отлупит их Гуннар. Потом он перейдет в профессионалы. Как ты думаешь, купят его дороже, если он поколотит меня?
Берлунд ни на минуту не оставлял меня в покое. Я сказал Геннадию, что войду только в тот магазин, который обойдется на витрине без Берлунда с его кулаками, тычущими меня в лицо.
— Черт с ним, с магазином, — сказал Геннадий. — Пошли обратно в отель. Махнем с ребятами осматривать город.
— Город! — удивился я. — Интересно, что ты называешь городом?
— Брось, — усмехнулся Геннадий, — это крупный европейский город, очень старинный…
— Здесь пахнет склепом, — сказал я, — до того он старинный. Пахнет сыростью и тленом, как в склепе с красивым, знаешь, надгробием…
— Никак не пойму, — сказал Геннадий, — чего ты дергаешься? Ты действительно боишься завтрашнего боя или представляешься?..
— Конечно, представляюсь, — сказал я, — разве не видно?
Мы все-таки повернули обратно. У подъезда отеля стоял тот же приземистый автобус, в котором мы приехали с вокзала, за рулем сидел тот же морщинистый шофер и наверняка на ветровом стекле у него лепилась та же фотография. Я отказался ехать смотреть город, сказал, что хочу полежать, что на меня неважно действует здешнее атмосферное давление. Арчил вызвался остаться со мной. У парня были просящие глаза и виноватые уши, он думал, что я все еще дуюсь на него за те давешние капитанские выборы. Я сказал Арчилу, как бывало, дружески: «Не жужжи, муха. Потрепаться успеем. Ладно?» Мне, правда, нужно было побыть одному. Геннадий что-то сказал негромко Аркадию Степановичу, и тот разрешил мне остаться в отеле: «Полежи, в самом деле, мы ненадолго».
Верю ли я в предчувствия? Не знаю. Скорее всего — нет. Но тогда отчего что-то тяжелое давило меня, будто и вправду велико было атмосферное давление?
Когда они уехали осматривать город, я немного полежал. Потом отправился походить по улицам. Может, в самом деле, куплю на карманные грошики что-нибудь чудное в подарок Татьяне и Петьке.
Подходящий сувенирчик нашел быстро. Мне понравился деревянный, на крохотных лыжах мышонок в белой курточке. Петьке забава, да и Танюша любит такие смешные штучки. Положили мышонка в картонную коробочку, завернули ее в красивую бумажку, с фирменным знаком.
Наши должны были вернуться еще не так скоро. Что делать? Решил посидеть покуда на приморском бульваре, в двух шагах от отеля, посмотреть, как грузятся пароходы в порту.
Море было свинцовое, холодное. Так же, как в Ялте, сновали чайки и альбатросы, ныряли, пронзительно крича, за рыбьей требухой, которую им бросал с кормы чистивший рыбу морячок в брезентовой робе.