Кожедуб

Иван сразу ставит свою машину в глубокий вираж, делает резкий круг над распластанным самолетом Брызгалова. Надо садиться, выручать друга. Кожедуб смотрит на бензометр, стрелка вздрагивает у самого нуля. До своего аэродрома километров 40 — не дойти.

— Мухин! Никитин! Садимся. Тернюк! Дойдешь? — Тернюк, бывший в прикрытии и истративший меньше топлива, доложил, что дойдет.

Кожедуб пошел на посадку. Шасси он не выпускает и словно на глиссере скользит в самолете по грязи. За ним, столь же «мягко», садится Мухин. Никитин, тоже без шасси, приземляется чуть поодаль, прямо на дороге.

Иван, сдвинув фонарь и выпрыгнув из самолета, бежит, увязая в грязи, к опрокинутому самолету.

— Паша! Живой? — еще издали кричит он.

Из перевернутого «лавочкина» доносятся глухие звуки — что-то отвечает Паша. Еще бы, после длинного перелета и тяжелого боя он совершает аварийную посадку и уже минут пять висит в кабине вниз головой. На помощь подбегает Вася Мухин. Однако и вдвоем они бессильны: самолет приподнять не удается. Но удача любит смелых. Невесть откуда невдалеке показывается солдат с топором, наверное, сапер. Кожедуб зовет солдата, хватает спасительный топор и легко прорубает в деревянном борту большую дыру. Через эту дыру они общими усилиями извлекают целого и невредимого Пашу.

— О! Паша! Тебе на пользу пошло, ты как будто литр выпил, — смеется Кожедуб, видя иссиня-красное лицо друга.

Рядом, в деревне, расположился штаб пехотной дивизии. Кожедуб браво доложил командиру дивизии о вынужденной посадке группы. Тот, одобрив его действия, распорядился сообщить в полк, что четверка жива, села на вынужденную, и велел накормить летчиков. Летчиков разместили на ночлег, дали им возможность обсушиться, что было весьма кстати, особенно для Кожедуба и Мухина, промокших насквозь в беготне по аэродрому, в хлопотах по вызволению Брызгалова.

Рано утром им дали верховых лошадей, провизии на дорогу, и ребята тронулись в путь.

«Мы молча ехали гуськом, держась обочины, на усталых фронтовых лошадях. Они брели, спотыкаясь, по грязному месиву. Навстречу двигались и двигались к переправам войска, машины, обозы. По обеим сторонам дороги на каждом шагу виднелась немецкая техника, брошенная врагом при отступлении», — вспоминал Иван Никитович.

Фронтовой народ, шедший к передовой, был скор на шутку, весел (шло наступление) и награждал четверку кавалеристов, двигавшихся в направлении тыла, десятками эпитетов и самых разных характеристик. Герои наши, хорошо отоспавшиеся после тяжелого дня и плотно подкрепившиеся при пехотном штабе, от смеха едва держались на лошадях. Проехать пришлось около 100 километров, путь занял целый день, и у самого аэродрома лошадь под высоким Никитиным пала. Ему пришлось подсесть на лошадь Брызгалова. Это послужило поводом для новых хохм и шуток:

— Пара в одну лошадиную силу.

— Летно-кавалерийское рыцарство.

— Подводные ледчики — вам на подводах да лед подвозить! Мухин и Брызгалов от природы были очень сдержанными

людьми, Миша Никитин удручен потерей коня. Поэтому главным юмористом в этой необычной ситуации был Иван Кожедуб.

Апогеем веселья стал момент прибытия четверки на родной аэродром.

— Вот молодцы! Все же не безлошадными остались, верхом с задания приехали. Чудо-богатыри! — встречали возвращавшихся летчиков полковые зубоскалы.

Здесь же выяснилось, что и Тернюк с напарником из-за недостатка топлива не смогли долететь до своего аэродрома — благополучно сели на соседнем и теперь уже были дома.

22 марта полк поменял аэродром, перелетев под Умань. Здесь, на уманьском аэродроме, Кожедуб впервые ощутил сильную стреляющую боль в ухе. Вынужденная посадка, долгая беготня по брошенному сырому аэродрому, почти сутки верхом в непогоду не прошли даром.

Летчиков разместили в крестьянских домах по соседству с аэродромом. Ребята были обеспокоены жалобами и стонами своего обычно «железного» командира. Врача рядом нет — санитарная машина батальона аэродромного обеспечения ожидалась только через несколько дней. Кто-то предложил везти Ивана в тыл. Но добрая пожилая украинка, в хате которой оставили занемогшего комэска, успокаивает летчиков:

— Идите отдыхать, сынки, я его вылечу. С легкой душой ступайте — наутро он поправится.

Разогрев в печи чугун с картошкой и ухватом выставив его на стол, она предложила Ивану наклониться ухом к пару, а сама накрыла его голову теплым платком. Обливаясь потом, задыхаясь и жалуясь, Кожедуб перенес процедуру стоически. Старушка повторила ее несколько раз.

«Спустя день я уже чувствовал себя хорошо, утром и вечером летчики эскадрильи докладывали мне о новостях. Вылетов все не было — мешала непогода. Навещали меня много друзей — летчики и техники из других эскадрилий. По вечерам в хате становилось людно и шумно. Хозяйка всех радушно встречала, для всех у нее находилось ласковое слово.

На второй день вечером товарищи сообщили радостную новость: форсирован Днестр. Ожидается хорошая погода, и полк, очевидно, будет вылетать на прикрытие переправ.

Утром я почувствовал себя совершенно здоровым»[23].