Козлопеснь

— Ну как же — я не могла оставаться у твоего дяди... То есть он же невыносим — распоряжался мной, будто я какая-то служанка. И мне не нравится этой твой милашка-братец Калликрат. Не думаю, что с этого момента мы их увидим. И это хороший дом — дорогой, конечно, но ты вполне можешь себе его позволить, если не затянешь пояс на год-другой. Разумеется, некоторое время у тебя не будет лишних денег; может быть, заложишь какие-то виноградники в Паллене, но это не должно быть проблемой. Я уверена, мой отец возьмет их в залог, если больше никто не захочет.

— Ты купила конфискованную собственность на мое имя? Да ты хоть понимаешь, что обо мне будут говорить люди?

— Да, — сказала Федра и улыбнулась.

Не могу не дивиться, почему до меня так долго все доходит. Федра не хуже меня знала, что покупка конфискованной собственности казненного — не только крайне дурной знак, но и является в глазах достойных людей не многим лучше разграбления могил, и купила дом именно поэтому — чтобы выставить в меня в самом дурном свете. Она также знала, что теперь я никоим образом не смогу от него избавиться, потому что должна была скрепить договор с общественным конфискатором моей личной печатью. Если я разорву этот договор, то не смогу приобрести в Афинах ничего дороже одной-единственный макрели.

— Удачно, что ты вернулся как раз сегодня, — сказала Федра. — Потому что сегодня — последний день платежа, а процента, сколько я знаю, довольные большие.

Я понял, что разбит.

— Ладно же, сука, — сказал я. — И во что мне это обошлось?

— В один талант, — сказала она и хихикнула.

Я уселся на кушетку и уронил голову на руки. Тут меня поразила еще одна мысль.

— А что, — спросил я, — что это за хлам? — я махнул в сторону мебели и посуды. — Откуда он взялся?

— Если мы собираемся принимать мою семью и друзей отца, — сказала она елейным тоном, — то не можем позволить себе жить в сарае, так? Но ты не волнуйся. В кредит его не продавали, так что я уже заплатила. Я продала свои десять акров.

— Чего?

— Мое приданое, мои десять акров, — она снова хихикнула; она наслаждалась собой. — Формально они не перешли к тебе, ты уехал, если помнишь. Поэтому отец смог выписать купчую. Конечно, мы не могли выручить за них полную стоимость — кто в наше время покупает виноградники? — но денег как раз хватило, вместе с теми, которые ты не спрятал перед отъездом. Может, тебе лучше сходить к дяде за талантом?

— Кто тебе сказал, что у меня есть талант? — заорал я, но она просто развернулась и ушла во внутреннюю комнату. Я не рискнул последовать за ней, опасаясь увидеть, какими шедеврами ювелирного искусства она ее украсила. Поэтому я отвесил пинка мальчишке-ливийцу, сбросил доспехи и отправился к дяде.

♦

Исключительно смеха ради я попытался отбиться от общественного конфискатора; документ был составлен небезупречно — кажется, в преамбуле забыли упомянуть одного из богов — однако законники, с которыми я советовался, сказали даже не думать об этом; ни один суд не проявит сочувствия к человеку, купившему выморочную собственность, а затем пожелавшему надуть государство, разорвав заверенный печатью договор.

Дядя разрешил насущные денежные проблемы, взяв в аренду некоторую часть моих земель в Филе на десять лет, которые ничего не приносили в данный момент, а обозримое будущее не обещало никаких положительных изменений. Он, однако, выплатил мне премию из расчета довоенных лет, что было равносильно подарку; в сущности, в дальнейшем он упоминал об этих деньгах, как о даре на свадьбу. Он мог позволить себе подобную щедрость, ибо удержанная им дедушкина доля в серебряных рудниках приносила, спасибо войне, изрядный доход. Кроме того, он ссудил меня суммой, достаточной для покупки доли в весельной мастерской, принадлежавшей каким-то его друзьям, и это вложение стало лучшим, которое я когда-либо делал.

Теперь, когда мой новый дом был оплачен, я попытался в нем обосноваться — но как же я ненавидел это место. Для начала меня не покидало чувство, что злая судьба предыдущего владельца пропитала его целиком, и хотя я принес несколько жертв его духу и обрызгал дом сверху-донизу куриной кровью (что совсем не понравилось Федре), мысль о том, чтобы остаться здесь одному, не приносила вдохновения.

Кроме того, многие из тех, кто знал Экзестиада, наотрез отказались даже приближаться к дому, поскольку он был популярным человеком и по любому счету хорошим и честным политиком. Как будто чтобы компенсировать эту потерю, Федра беспрерывно принимала родственников и друзей братьев, которых я совершенно не выносил. С другой стороны, я бы смело предпочел трапезу в обществе фессалийцев вечеру наедине с Федрой.