Козлы

Конечно, теперь я не пошлю старуху на три этажа и не пойду к ребятам просить приюта, как беглая рабыня. Нет, пусть Олежка продолжает думать, что я очень даже приличная барышня с родственниками у моря. Будет больше уважать. Другое дело, что я не позволю этой стерве запрягать меня с утра до вечера. У меня завтра свидание, в конце концов!

— Зинаида Ивановна, — кротко и вежливо спросила я, когда старушенция выдохлась, — а где сейчас ваши козы?

Твердолобиха уставилась на меня, как козел Бусик на новые ворота.

— Пасутся, — неуверенно ответила она. — За околицей, как на море идти, я их там завсегда привязываю… А тебе зачем?

— Зинаида Ивановна!!!

Моему ужасу не было границ.

* * *

Черный горизонтальный зрачок поперек желтого глаза.

Ухмыляющийся зрачок…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тюль на окне висел неподвижно, как мертвая прошлогодняя паутина. День обещал быть безветренным, теплым и серым, пригретым невидимым солнцем из-за густой вуали облаков. Нет, не обещал — уже был таким, потому что утро давно кончилось.

Самая лучшая погода для подводной охоты…

Твердовский привстал с кровати и рывком задернул вторую, льняную занавеску. В комнате наступили сумерки. Ни за что!.. Никакая сила не заставит его выйти и снова испытать ТОТ кошмар…

Дорога к морю была перекрыта и запретна. Навсегда.

И вчера он снова — уже в четвертый раз — весь день бесцельно бродил по Ялте. Вокруг медленно двигалась пестрая, шумная, праздная толпа; он выставил тройную духовную защиту, оградив себя от воздействия мелких, суетных, беспорядочных астралов. Палило солнце; на море покачивались облезлые яхты и мятые пластиковые бутылки. Пальмы и магнолии почти не давали тени.

По обеим сторонам набережной шла бойкая торговля шляпками, шлепанцами, книгами, тропическими раковинами и разнообразной бижутерией. У столика с претенциозной надписью «Эзотерическая роза» Василий приостановился. Бородатый еврей в соломенной панаме сунул ему прямо под нос связку оберегов на веревочках; Твердовскому почудилась черная змейка в янтаре, и он отшатнулся от наваждения.

Настоящий оберег он теперь видел до боли редко. Мать куда-то отсылала Лизу на целые дни, а к расспросам сына относилась так настороженно, что он зарекся после первой же попытки. Только после ужина девушка наконец появлялась и подходила к столу собрать грязную посуду. Василий пытался разглядеть овальную каплю, спрятанную под футболкой. Иногда — если мать выходила из кухни — лихорадочным движением нащупывал святой оберег сквозь ткань, и немного энергии пульсирующими толчками прорывалось в каналы. Лиза ничего не говорила.

А вчера он пропустил и этот момент. Преступная слабость — но он не мог больше смотреть на материнские дубовые пироги и тушеную капусту. Дождался вечера в Ялте, зашел в ресторан «Тихая пристань» и долго предавался чревоугодию… Смертный грех.

Ужин, как оказалось, стоил ему дороже, чем индивидуальный сеанс у Кузьмича. Твердовский попробовал ругаться с официантом: он, доцент прикладной математики, не мог ошибиться в расчетах! Щуплый парень молча раскрыл меню на последней странице и указал пальцем на расценки за сервировку стола и обслуживание. У него были водянистые зеленые глаза, выдававшие нечистую карму. Василий установил духовную защиту; она ненадежно прогнулась внутрь.

Расплатившись, он вышел на улицу. Уже стемнело, набережная покрылась разноцветными огнями и неоновыми узорами, повсюду грохотала примитивная музыка. Толпа стала вчетверо гуще, она наползала на Твердовского, как единое темное, хищное существо. Множественные астралы, днем разрозненные и равнодушные, теперь были организованы и враждебны, — он чувствовал это всей кожей, всей аурой! Защита липкими ошметками поплыла вниз, расползаясь, как от кислоты. Ужас, что он испытал тогда, бегством спасаясь с набережной, был ни с чем не сравним…

Только с ТЕМ ужасом.

Хотя ТОТ ужас был гораздо сильнее…

Поездок в Ялту больше не будет. А это значит — оставаться здесь, в комнате, пока не придет мама. Она не заставит себя долго ждать — Василий знал это точно. Последний раз так было позавчера. Она сядет в скрипучее кресло и заведет бесконечный и бессмысленный разговор о его заработках, о женитьбе, опять о деньгах… И тонкой, но непрерывной струйкой потечет к ней его энергия. Сегодня у него даже нет сил сделать эту струйку как можно тоньше…

Неужели мать всегда была такой? — тоскливо думал Твердовский. Вроде бы нет. Раньше — хотя тогда он, конечно, не понимал, — она щедрым потоком отдавала собственную энергию им с Сашкой. Чтобы получили образование, поселились в больших городах, стали уважаемыми людьми… А как искренне она поддерживала его, Василия, когда он готовился к защите диссертации! И когда разводился, наконец, с Любой…

Догадка была такой внезапной и очевидной, что он дернулся на кровати; загудели пружины, погребенные под необъятным пуховиком. Да, иначе и быть не могло.