Козьма Прутков

В начале XX века, в эпоху «разброда и шатания» (или поиска новых форм освобождения от того, что стало восприниматься как догма), футуристы не только отвернулись от Пушкина, а вообще, как мы помним, предлагали сбросить его «с парохода современности». Ближе к середине прошлого столетия бюрократическая власть партаппаратчиков причислила поэта к своему сословию, полностью его приватизировав. Пушкин получил статус самого большого начальства. Критиковать его, а тем более подтрунивать над ним не дозволялось никому. Ни в настоящем, ни в будущем, ни в прошлом. По советскому времени даже серьезные исследователи утверждали, что стихотворения Пушкина только «использованы, но не пародированы» Прутковым. То же относилось и к следующему вторым в духовной иерархии Лермонтову: и его пародировать запрещалось.

Попробуем убедиться сами, переходит или не переходит Козьма Прутков грань между нейтральным «использованием» и юмористическим «пародированием». Просто ли он цитирует Пушкина (прямо или косвенно) или все-таки утрирует, окарикатуривает образ лирического героя?

Внимание Пруткова сосредоточилось лишь на одной, но важной пушкинской теме — «Поэт и толпа». Козьма Петрович посвятил ей четыре стихотворения, причем первое открывает Полное собрание его сочинений.

Козьма Прутков

МОЙ ПОРТРЕТ

Когда в толпе ты встретишь человека,
           Который наг

[245];Чей лоб мрачней туманного Казбека,
           Неровен шаг;
Кого власы подъяты в беспорядке;
           Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке, —
           Знай; это я!

Кого язвят со злостью, вечно новой

           Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
           Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —
           Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
           В груди — змея!..

Обратим внимание на готовность автора произвести клоунскую замену: «Который наг» на «На коем фрак». Пруткову все равно: одет его лирический герой перед публикой или раздет. Здесь — тождество противоположностей, момент игрового абсурда.

Далее сравним.

У Пушкина:

Не клонит гордой головы;
Бежит он дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн…

У Пруткова:

Чей лоб мрачней туманного Казбека…
Кого власы подъяты в беспорядке.

Та же голова гордеца (точнее «лоб»), те же дикость и суровость («мрачней… Казбека»), то же смятение («власы подъяты в беспорядке»).

Разве о таком можно сказать: «использовано»?

«Пантеон русской литературы. Пушкин (Тургеневу): „Иван Сергеевич, что это тут так скверно попахивает?“ Тургенев: „А это, Александр Сергеевич, несет от расходившихся современных рыцарей пера, воюющих из-за подвального помещения нашего Пантеона…“». Карикатура. 1893 г.

Услышав строй пушкинского стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», Козьма Петрович подхватывает и его. Но не тему прототипа (бренность всего земного). Тема Пруткова остается прежней.

МОЕ ВДОХНОВЕНИЕ