Козьма Прутков

Что нельзя командовать шепотом.
Это доказано опытом.

Чтобы полковнику служба взла,

Он должен держать полкового козла[329].

Оттого наши командиры и лысы,

Что у них прическу объели крысы[330].

Наш полковник, хоть и не пьяница,

Но зато фабрится и румянится[331].

Ах, господа! Быть беде!

Г. полковник сидит на биде[332].

Тому удивляется вся Европа,

Какая у полковника обширная шляпа[333].

Господа, откроемте подписку,

Поднесем полковнику глиняную миску[334].

НАСМЕШКИ НАД ДУХОВНЫМ ЛИЦОМ

За то нас любит отец Герасим,
Что мы ему бороду фаброй красим.

Охота полковому попу

Вплоть до развода ездить на пупу.

Как видим, «Военные афоризмы» весьма отличаются от «штатских». Это рифмованные двустишия, в которых речь идет о самом что ни на есть будничном армейском быте. Он был известен Козьме Пруткову изнутри (опекуны как-никак послужили в армии во время Крымской кампании, хотя в боях и не участвовали). Отсюда тонкое знание деталей не столько парадной или батальной стороны дела, сколько гарнизонной, бивуачной, будничной. Сатирическая острота «военных афоризмов» нацелена на такие проявления человеческой природы, которые актуальны всегда, а четкость реалистического рисунка и свежесть письма самоочевидны.

Отдельная история — примечания господина полковника. Его перебранка с почившим автором так хороша, что сама по себе составляет изюминку «афоризмов». «Господин полковник» несомненно претендует на премию «За лучшую роль».

Церемониал

Бди!

Непосредственно к «Военным афоризмам», но при этом оставаясь самостоятельным произведением, примыкает «Церемониал погребения тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П…….». «Церемониал» «составлен аудитором вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года, в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова» и утвержден господином полковником. Это — описание траурного шествия во всем предписанном порядке: кто за кем идет или едет, кого ведут, что несут, чем занимаются в строю…

Примечание полковника продолжает череду его бесподобных реплик: «Для себя, я, разумеется, места не назначил. Как начальник, я должен быть в одно время везде, и предоставляю себе разъезжать по линии и вдоль колонны».

Места остальных участников церемониала расписаны четко.

Впереди идут два горниста,
Играют отчетисто и чисто.

Идет прапорщик Густав Бауэр,

На шляпе и фалдах несет трауер.

Лишнее е в слове траур — первое озорство под благовидным предлогом: сохранить размер и точную рифму.

Продолжим наш краткий пересказ этого довольно обширного текста.

После шагающего «по-конному» пешего майора, каптенармуса и фурлейторов с клячей усопшего идут или едут казначей, хлебопеки и квартирьеры, аудитор, полковой врач, что «печальным лицом умножает плач», майорская Василиса с тарелкою, как положено, поминального риса, отец Герасим с блюдечком изюма, бабы «с флером вокруг повойника» (всё на деталях!). За бабами, внося полную путаницу в состав процессии, следуют литераторы Буренин, Суворин, Корш… За ними — гуси, индейки, утки. Мокрая курица… Слабосильная команда.

Между двух прохвостов идет уездный зодчий,
Рыдает изо всей мочи.

Идут четыре ветеринара,

С клистирами на случай пожара.

А вот и литота — преуменьшение: клистирами тушить пожар — это чисто по-прутковски!

Идут гт. офицеры по

два в ряд,О новой вакансии говорят.

Что ж! Армия, тем более в мирное время, немыслима без карьерных интриг. Правда, в похоронной процессии они выглядят особенно пошло.

Но еще пуще досталось от Козьмы Петровича славянофилам и нигилистам. И те и другие неопрятны (как внешне, так и в моральном отношении); и у тех и у других «ногти не чисты». Отсюда уравнивающий их вывод:

И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее
Русского безбожия (нигилисты. — А. С.)

и православия (славянофилы. — А. С.).