Козьма Прутков

На небе, вечерком, светилася звезда.
              Был постный день тогда:
Быть может, пятница, быть может, середа.
В то время по саду гуляло чье-то брюхо
              И рассуждало так с собой,
              Бурча и жалобно и глухо:
                           «Какой
                  Хозяин мой
              Противный и несносный!
              Затем, что день сегодня постный,
              Не станет есть, мошенник, до звезды;
              Не только есть! Куды!
              Не выпьет и ковша воды!..
              Нет, право, с ним наш брат не сладит…
              Знай бродит по саду, ханжа,
              На мне ладони положа…
Совсем не кормит, только гладит».

Меж тем ночная тень мрачней кругом легла.

Звезда, прищурившись, глядит на край окольный:
              То спрячется за колокольней,
              То выглянет из-за угла.
              То вспыхнет ярче, то сожмется…
Над животом исподтишка смеется.
Вдруг брюху ту звезду случилось увидать,
                          Ан хвать!
                  Она уж кубарем несется
                          С небес долой
                          Вниз головой
              И падает, не удержав полета,
                         Куда ж? в болото!
              Как брюху быть? Кричит: «ахти» да «ах!»
                    И ну ругать звезду в сердцах!
Но делать нечего! другой не оказалось…
              И брюхо, сколько ни ругалось,
                          Осталось,
                  Хоть вечером, а натощак.
……………………………………………
                    Читатель! Басня эта
Нас учит не давать, без крайности, обета
                   Поститься до звезды,
                Чтоб не нажить себе беды.
              Но если уж пришло тебе хотенье
                   Поститься для душеспасенья,
                           То мой совет —
                          (Я говорю из дружбы):
                           Спасайся! слова нет!
                 Но главное — не отставай от службы!
Начальство, день и ночь пекущеесь о нас,
Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву.
              Тебя, конечно, в добрый час
Представит к ордену Святого Станислава.
Из смертных не один уж в жизни испытал,
Как награждают нрав почтительный и скромный.
                      Тогда, — в день постный, в день скоромный, —
              Сам будучи степенный генерал,
                     Ты можешь быть и с бодрым духом
              И с сытым брюхом!
Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде
                             Быть при звезде?

Звезда и брюхо. Иллюстрация В. А. Белкина. 1923 г.

Вообще он был очень доволен своею службою. Только в период подготовления реформ прошлого царствования ²⁹ он как бы растерялся. Сначала ему казалось, что из-под него уходит почва, и он стал роптать, повсюду крича о рановременности всяких реформ и о том, что он «враг всех так называемых вопросов!». Однако потом, когда неизбежность реформ сделалась несомненною, он сам старался отличиться преобразовательными проектами и сильно негодовал, когда эти проекты его браковали по их очевидной несостоятельности. Он объяснял это завистью, неуважением опыта и заслуг и стал впадать в уныние, даже приходил в отчаяние. В один из моментов такого мрачного отчаяния он написал мистерию: «Сродство мировых сил», впервые печатаемую в настоящем издании и вполне верно передающую тогдашнее болезненное состояние его духа[100].

Вскоре, однако, он успокоился, почувствовав вокруг себя прежнюю атмосферу, а под собою — прежнюю почву. Он снова стал писать проекты, но уже стеснительного направления ³⁰, и они принимались с одобрением. Это дало ему основание возвратиться к прежнему самодовольству и ожидать значительного повышения по службе. Внезапный нервный удар, постигший его в директорском кабинете Пробирной Палатки, при самом отправлении службы, положил предел этим надеждам, прекратив его славные дни.

Но как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью. Между тем он пробыл в государственной службе (считая гусарство) более сорока лет, а на литературном поприще действовал гласно только пять лет (в 1853–54 и в 1860-х годах).