«Ух ты – получился «перенос» – вот те на! А я до последнего не верил, сомневался! Надо же, все как наяву! И шпарит парень по-немецки – мой господин! Хорошо, что не мин херц – мое сердечко, как Алексашка Петра Первого называл. Вот была бы потеха от такого обращения в кригсмарине! Так – это кто ж такой? Орелик со свастикой на правой стороне груди, ленточек наградных нет, погоны из канители, нашивки на обшлаге жиденькие, но не слишком. Однако обер-лейтенант цур зее, что полностью соответствует нашему капитан-лейтенанту. И все вокруг покачивается перед глазами, значит, я на искомом корабле очутился, причем прямо в том злосчастном для немцев бою, как мы и рассчитывали. Может сказать что-нибудь героическое, вон как парень надрывается? Вот только язык во рту совсем не шевелится, будто парализовало меня капитально!»
– Все нормально со мною, Хенрице! Проклятье – новый китель испортили! Свиное дерьмо!
Голос капитана был чужим, лающим и слабым, но быстро набирал силу – контузия обычно у человека либо гасит звук, либо слух – оттого и говорят громко или даже кричат.
– Вас надо перевязать, господин капитан – кровь на предплечье!
– Пустяки, всего лишь царапнуло немного, вскользь, да и кровотечения почти нет. Затяни поверху тряпкой, потом врач посмотрит! Сейчас мне только встать нужно – крепко шарахнуло!
– Шестидюймовый разрыв пришелся в надстройку. Крыло третьего яруса скрутило в металлолом, искорежило. Обопритесь, прошу вас, господин капитан, – обер-лейтенант протянул ему руку, крепко сжал ладонь командира броненосца. Лангсдорф очень медленно поднялся со стального настила мостика, куда его швырнул навзничь разрыв снаряда, и прижал окуляры висевшего на груди бинокля к глазам.
«Впервые в море, но качки совсем не ощущаю?! А вообще почему я ее должен чувствовать, если в теле этого немца не мой организм, а одно лишь сознание, да и то в качестве пассивного наблюдателя. Надо же – крепок морской бродяга, даром, что сухопутная нация эти тевтоны. И храбр, в этом не откажешь. С открытого мостика людьми в бою командует, не стал прятаться в рубке, которая у немцев традиционно хорошо бронируется. А вот ругань слабоватенькая – ферфлюхте да шайзе-швайне, куда там до наших матросиков с их тремя загибами и коромыслами, а тем более до боцманов. Ух ты, вот это батальная панорама. Справа по носу дымят вдалеке два крейсера, слева один, размерами побольше. Или просто поближе?! Мать моя история, так четко видно – досталось англичанину капитально, осел на нос, и удирает. Ей-богу, удирает. Так, на нем три орудийных башни и две трубы – силуэт узнаваемый. Это тяжелый крейсер «Эксетер» – сейчас Лангсдорф прикажет его добивать!»
– Три румба влево, ход 23 узла! Ашер, вы меня слышите?! Главным калибром по тяжелому крейсеру! Немедленно начинайте пристрелку! Он не должен уйти!
Капитан цур зее Лангсдорф отдал офицеру протянутую для отдачи команды телефонную трубку и снова прижал большой бинокль к глазам. Вражеский крейсер словно прыгнул в глаза, растянулся в стороны, стал громадным. Отличная цейссовская оптика, которой всегда славилась Германия.